Сайт писателя Андрея Можаева
Библиотека
В разделе материалов: 56
Показано материалов: 21-40 |
Страницы: « 1 2 3 » |
И ещё минуло немного времени, и
установилась, наконец, настоящая зима. Но с Москвой, как с городом особенным,
где повышенный разогрев всяческих страстей, она не справлялась. На пару дней
подморозит бодро, а потом вновь распустит. Под ногами – квашня из бывшего снега
с солью, над головой – тоже грозящие жижей тучи. Солнце редко-редко порадует
человека своим укутанным в золотисто-белый пуховик ликом. Вот и ходят все вечно
чем-нибудь недовольные. Такие зимы давненько на Москве повелись. |
Через пару дней наконец-то
объявилась Марина. Но это уже не прибавило ему озабоченности как неделей
раньше. Та и без того нашла Сергея мрачно валяющимся на софе прямо в одежде. |
С последней встречи минула ещё
неделя. И оказалась она для обоих особенной. Не прошли даром беседы-признания,
молчаливые откровения. Обязательно увидеться снова – стало для них, как и
прежде, необходимейшим. Одинокому в быту Сергею было сложней: как ни остерегал
себя, как ни боролся мысленно и «упархивал» в идеальные выси, земное женское
обаяние притягивало. Он скучал и ждал, не зная сроков её нового появления – она
сама их не знала – и всё думал, думал, представлял живо новые встречи и свои
будущие слова для неё. |
И ещё минуло немного времени, и
установилась, наконец, настоящая зима. Но с Москвой, как с городом особенным,
где повышенный разогрев всяческих страстей, она не справлялась. На пару дней
подморозит бодро, а потом вновь распустит. Под ногами – квашня из бывшего снега
с солью, над головой – тоже грозящие жижей тучи. Солнце редко-редко порадует
человека своим укутанным в золотисто-белый пуховик ликом. Вот и ходят все вечно
чем-нибудь недовольные. Такие зимы давненько на Москве повелись. |
И ещё минуло немного времени, и
установилась, наконец, настоящая зима. Но с Москвой, как с городом особенным,
где повышенный разогрев всяческих страстей, она не справлялась. На пару дней
подморозит бодро, а потом вновь распустит. Под ногами – квашня из бывшего снега
с солью, над головой – тоже грозящие жижей тучи. Солнце редко-редко порадует
человека своим укутанным в золотисто-белый пуховик ликом. Вот и ходят все вечно
чем-нибудь недовольные. Такие зимы давненько на Москве повелись. |
(роман
в трёх частях с прологом и эпилогом)
Обстоятельствами всей почти… истории народ наш… до
того был развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что ещё удивительно, как он
дожил, сохранив человеческий образ, а не то что сохранив красоту его. Но он
сохранил и красоту своего образа. Кто истинный друг человечества, у кого хоть
раз билось сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит всю непроходимую
наносную грязь… и сумеет отыскать в этой
грязи бриллианты.
Ф.М.Достоевский |
Умывальная вся порыжела, побурела
от старости: жёлтый истресканный кафель, ещё досоветской выделки; высоченный, в
потёках и пятнах, потолок; две ванны и несколько раковин в ряд со сплошь
поржавевшей эмалью. В углу – груда ветхих вёдер, тазов, тряпок. И только белая
оконная решётка в форме восходящего солнышка с тонкими лучами-прутьями окрашена
заново – в больницу накануне завезли белила. |
Утренние часы от побудки до
выхода на работы самые хлопотные, самые суматошные в распорядке отделения. Сюда
должны уместиться и умывание, и завтрак, и раздача лекарств, и уколы в
процедурной, и очередь к сестре-хозяйке за бельём или одеждой. Здесь же бродит
по палатам кто-нибудь из персонала и вручную добуживает не вспугнутых с коек оглушительным
электрозвонком. Коридор по утрам бурлит и гомона вокруг не меньше, чем
где-нибудь в пионерском лагере в родительский день. |
Новый день выдался тусклым как
захватанный гривенник. Трактора вдрызг разбили площадку у складов, и жидкая
грязь с крошевом льда и снега достигала самых колен. Рабочие, настелив под ноги
доски, готовились выгружать из прицепов оцинкованные баки в деревянной оплётке,
а деловитый Володька пинал, проверяя на прочность, настил и что-то бубнил про
«грязюку лешую, скорей бы всё это кончилось и скорей бы тёпло…». |
Минула
неделя. Виктор на заводе приработался, притёрся, и дни катились вроде бы ровно,
гладко. Но сердце ныло: в делах домашних – неизвестность, да ещё память о тех
посиделках с Ольгой не тускнела. Притягивала её резкая откровенность и чудилась
ему возможность выговориться. Но сближений больше не выпадало. Встречались лишь
мельком, по процедурам, и никакого внимания она ему не оказывала. |
С утра опять зарядил дождь. Он лил, не переставая, неделю кряду и от
снега в округе не осталось ни клочка. Дождь слизал даже наледи. И хотя
оголившаяся набухшая почва воды уже не принимала, он всё лил и лил, растекался
поверху сплошными лужами, и оттого чудилось: разверзлись хляби и сызнова
начинается творение. Вдобавок, настойчивый ветер, что гнал рябь и гнул долу
нагие деревья, подкреплял это ощущение неустройства готовящейся принять семя
земли. |
- «На Красной площади – колонна демонстрантов Пролетарского района!
Проходят славные коллективы славных предприятий-первенцев пятилеток: ЗИЛ, завод
«Динамо»! Над головами разноцветные плакаты, лозунги! Море цветов! Мощные
единодушные здравицы в честь партии, правительства и народа! С трибуны Мавзолея
трудящихся приветствуют члены Политбюро, правительства и лично товарищ Леонид
Ильич Брежнев! Здравицы нарастают!» – голос диктора профессионально свеж и бодр
и медью гремит, не умолкает оркестр. |
Наконец-то угасал этот бесконечный безрадостный день. Виктор вновь
валялся на койке. Рядом снова гремели фишками домино четверо. |
Примета не подвела: ровные погожие дни
установились со второго мая и так и держались. Ласковое солнце отогрело землю,
воздух наполнялся сухим теплом и истосковавшиеся по лету люди смело переходили
на слишком даже легкие для весны одежды. Сменили телогрейки на спецовки и
грузчики. |
Утром Виталька с Володькой вместо работы действительно
отправились в баню. Виктор доносить не собирался, и пришлось ему
присоединяться, но на сердце легла тяжесть от предчувствия неприятностей. |
Действительно, до чего же чудно после угарных
городов, станций, заводов очутиться на волюшке, отогнать прочь всё раздражающее
и сквозь нежное листвяное кружево, не воображаемое, а настоящее, призывать
взглядом из-за высокой поднебесной синевы всенапояющий, всеисцеляющий
невещественный свет, не от вечного мрака и холода рождённый. Он есть, этот
особый, не видимый телесному зрению свет. Его узнаешь по нисходящим в душу миру
и любви, а постигаешь тем полней, чем дольше и сильней жаждешь. И когда он
сойдет на тебя, одно лишь остерегающее знание да пребудет с житейским
путешественником, где бы ему не очутиться: если, не желая противостоять
нечистоте, просто бежишь от неё с тоскою по неистоптанной, неоскверненной
земле, земля эта будет сокращаться и сокращаться, пока не превратится в
островок – малый, крохотный. А потом исчезнет вовсе. И лишь страннику уже
умудрённому не грозит это. Всё искомое он несёт в себе и в любой необходимый
миг, на любом месте – хотя бы самом захламлённом – способен во всё небо
развернуть, восстановить над собою светоносный, очищающий свиток-свод… |
Соловьиная ночь приходится на середину мая. Странное это время. На
людей чутких будто морок нападает. Душа томится как цветок в бутоне и особо
остро ощущает беспредельность бытия. Но если долго вслушиваться в птичьи
коленца, томление это овладевает и памятью и тогда всё когда-то несостоявшееся,
отошедшее может напомнить о себе острой до слёз болью-жалостью – только успевай
отбиваться от наседающих призраков. |
Вот
и закончились три коротких месяца жизни. Виктора готовили к выписке с
нарушением режима. Таня, наблюдая его тоску и не зная причины, принимала её за
депрессию и была уверена, что он сразу запьёт и окажется в ЛТП за колючей
проволокой. Она видела одну возможность спасения – немедленно ввести ему препарат
«торпедо» с двухлетним сроком действия. Тогда и алкогольная угроза отодвинется,
и наркологи с милицией отстанут, а за два года жизнь как-нибудь устроится и
после всегда можно будет повторить процедуру. Но как уговорить человека в таком
состоянии? Вместо задиристого упрямства он впал в ещё худшее безразличие. |
Теплым утром одного из тех
дней на исходе лета, когда уже скошены хлеба, но земля ещё не перепахана под
зябь, на площадь обычного среднерусского городка въезжала колонна машин
киносъемочной группы. |
