Вторник, 19.03.2024, 12:52 | Приветствую Вас Гость | Регистрация | Вход

Москва – самая дорогая сердцу сказка, в которой я невидимо живу...

Из интервью журналу "Голос Эпохи" (№2/2012)

Беседы о Москве, литературе и кино

  1. Без искренности нет искусства

- Как начался ваш путь в кинематографе?

- С кино я был опосредованно связан с детства через кинематографистов-друзей и приятелей семьи. Меня, вон, даже снять собирались в главной роли фильма Данелии «Серёжа». Но мать воспротивилась. А случись это, кто знает, как сложилась бы жизнь?.. Но главное, я уже с тех пор знал и видел не одну лишь «глянцевую обложку» кино, но кое-что и от изнанки этого дела. Потом это знание поможет мне в моём пути. Затем я долго оставался «активным зрителем». А после учился в историко-архивном институте и ни о каком кино не помышлял. Но вот, что случилось!  Этот институт в советское время был самым идеологизированным. Помню, при мне там открыли закрытый факультет для сотрудников КГБ. Много мы этому смеялись. Как в песнях Высоцкого получалось… Итак, я поступал на дневное отделение и набрал баллов сверх меры. Но меня зачислили на заочное отделение – в ВЛКСМ я не состоял и направлений от архивов не имел. По ходу учёбы я был обязан устроиться на работу по профилю. Декан решил помочь, дал телефоны крупных начальников. И поехал я по центральным архивам. Но – без толку. Не взяли меня. Ведь, нужно обязательно состоять в партии или ВЛКСМ! Именно иерархия КПСС и КГБ надзирали за архивами. Но вступать куда-либо я наотрез отказался.

Итак, надо мной нависло исключение из института. Что делать? Кем становиться? Вдобавок навалились острые переживания с другого полюса жизни – личной. Крепко меня тогда перетряхнуло! Но долго унывать я не умею. Принял всё, как неизбежное, взялся обдумывать. И тут прорвало меня стихи писать. И много… Литературу, поэзию я с детства любил и знал неплохо. И решился я показать всё отцу, услышать приговор. И услышал. Вот его слова мне: «Что ж, стихи неплохие, хотя несовершенные. Образы ты чувствуешь, и вкус к слову есть. Но, всё же, это стихи не поэта, а прозаика. Попробуй что-нибудь выразить в прозе»… Тут как раз приехал с Урала старинный друг, режиссёр-документалист. Вник он в мои дела, и вдруг высказывает: «Тебе надо в наш ВГИК поступать. На режиссёрский или сценарный, определишь сам». И он подробно объяснил, как проходят творческие туры, какие там задания. Объяснил, что такое этюд как форма. И дал на испытание две темы для этюдов. Я написал. Он остался доволен. И даже не сомневался, что я смогу поступить. Тут же связался с друзьями на «Мосфильме», отвёз туда и устроил на работу. «Учиться кино надо с азов, с рабочей площадки» - объяснил. Так я оказался в постановщиках декораций. Проходил кино на практике с самых низовых рабочих профессий вплоть до декоратора. Даже в ролях эпизодических снимался. А позже выпало сыграть даже главную роль! Ну, и попутно готовился во ВГИК. Серьёзно готовился. На «Мосфильм» поступил в восьмидесятом году, а во ВГИК – спустя два с половиной года. Работал на площадках, писал, ставил руку. И когда одолел первую небольшую повесть, а отец её одобрил, тогда и решился. Подал её на предварительный конкурс. Не хотел поступить абы как. Фамилия обязывала. Но и когда поступил – выбрал сценарное отделение – «Мосфильм», его замечательные простые работники, преданные кино, навсегда остались со мной, в моей душе. Многому от них научился. И я не встречал людей, более умно и тонко оценивающих в нескольких точных или хлёстких словах те картины, на которых они работали. «Мосфильм» дал мне большой практический опыт, знание и понимание всего процесса создания фильма. Этого в теории не познаешь. Кино вообще познаётся на практике. И это, включая уже мой личный производственный опыт  сценариста, очень помогает преподавать на разных факультетах ВГИКа. Просто, я понимаю изнутри особенности будущих профессий студентов, и могу находить тот язык, которым доходчиво объясню главное.

- Кто были ваши наставники? Как в прямом, так, возможно, и в условном смысле (кого вы ощущаете таковыми).

- В прямом смысле – те, у кого непосредственно учился мастерству. Мои мастера во ВГИКе – Леонид Николаевич Нехорошев, сценарист и киновед. Тридцать лет служил главным редактором «Мосфильма» времён расцвета. Опыт у него накоплен огромный.

Другой мастер – Наталья Анатольевна Фокина, также сценарист и также работала одно время киноредактором.

Особый наставник – мой отец, наставник всей своей жизнью, книгами, опытом писателя. Следом назову имя Инны Петровны Борисовой, моего первого литературного редактора, очень много давшего мне в понимании писательского мастерства. Она работала редактором ещё у Твардовского в «Новом мире». Эти двое – наставники уже литературные.

Я изначально поставил себе цель – работать в кино и в литературе параллельно. И никогда этой цели не изменял. Тем более, мастера требовали от нас во ВГИКе и литературных работ вдобавок. Мы очень много тогда писали. Спасибо им за то огромное!

Также, учился мастерству у тех, с кем работал на площадке.

В общем же смысле, для человека, считающего себя художником и желающего работать серьёзно, ведущим наставником является всё мировое классическое искусство, литература. Именно они развивают личность, учат мыслить, чувствовать и понимать образ, вырабатывают вкус и стиль. Не может стать невежда мастером, даже имея одарённость, талант. Он не разовьётся, зачахнет, чему способствует, как правило, неразборчивый образ жизни, падкость на конъюнктуру или желание хоть как-то, хоть эпатажно, прославиться. Нет, высокое искусство рождается в тишине, глубине души. И часто понимается людьми гораздо позже самого появления произведений. Для того, чтобы говорить правду о жизни, говорить образами, глубоко, надо очень много и мучительно трудиться душой, в себе.

- Начало вашей работы в кино пришлось на переломную пору, как в жизни страны, так и кинематографа, фактически, на период заката того великого кинематографа, который составлял неотъемлемую часть мирового искусства. Между тем, вы успели застать многих наших выдающихся мастеров таких, как Швейцер, Кулиджанов, Ежов и др., и даже работать с ними. Расскажите о них, пожалуйста.

- Да, это так. И в этом трагедия моего поколения в кино, да и во всех родах искусства и литературы вообще. Наш кинематограф – производство, прокат и вся кинофикация – был разрушен сознательно, одним из первых ещё в последние годы СССР. Последствия – катастрофические. Для восстановления нужно длительное время, огромные бюджетные деньги и умное, культурное руководство страной. А ещё, нужно вернуть в кино зрителя, вернуть доверие. И сделать это можно только эстетическим и содержательным уровнем, качеством. Всё это – первостепенные задачи в будущем для наших сегодняшних студентов. Очень велики потери. Разрушена связь поколений, преемственность опыта. Исчез ряд киноспециальностей, остальные деградировали. Выбиты из кино целые поколения среднего, связующего звена между молодыми и стариками. Конечно, надеяться на лучшее надо и трудиться для него – тоже. Но я лично, увы, уже не увижу начала восстановления нашего кинематографа. Моя главная задача сейчас во ВГИКе – передавать студентам тот опыт, что успел накопить и стараться сохранять остатки нашей киношколы. Если мы потеряем школу – мы потеряем всё. Процесс ещё можно восстановить. Живой оборвавшийся опыт – никогда. Всё уйдёт на страницы хрестоматий и энциклопедических словарей.

Лично мне в жизни очень повезло и по ВГИКу, и по студии на общение и работу рядом с выдающимися мастерами разных творческих профессий. Я хорошо знаю, как работает Марлен Мартынович Хуциев, как удивительно точно добивается в кадре именно того, необходимого состояния, атмосферы, тонкого дыхания всего изображения. И как он настраивает на эту задачу всех членов творческой съёмочной группы.

Мне довелось не раз наблюдать, как наш великий, мировой, кинооператор Вадим Иванович Юсов создаёт эпичность кадра. Кстати, Юсов – один из немногих в истории кино, кто создал свой уникальный операторский киноязык. В основном – сложнейшей работой светом. Вспомните фильмы «Андрей Рублёв», «Солярис», «Степь», «Они сражались за Родину» и многие другие… Ну, а блистательный режиссёр Михаил Абрамович Швейцер очень глубоко и пылко чувствовал, понимал и любил актёра. Как он работал с актёрами, готовя к съёмкам! Как прорабатывал содержание и рисунок ролей! Он вкладывал в это всю силу, весь жар души, глубину ума своего, совершенно не жалея себя, своего здоровья. Он просто забывал о себе. И добивался тончайшей и точной игры-существования всего актёрского ансамбля, как единого целого. А что я могу сказать об Алексее Владимировиче Баталове?! Глубочайшее понимание природы актёрского искусства, личности актёра. Огромный опыт мастера – актёра, режиссёра, декламатора, автора классических постановок-спектаклей на радио и даже сценариста – восходящий ко временам Станиславского, Чехова. Это династийный незаменимый опыт! А классик наш, драматург Валентин Иванович Ежов – автор «Баллады о солдате», «Белого солнца пустыни» и множества других фильмов! Одиннадцать лет мы плечом к плечу вели, выпускали сценарные мастерские. Учили студентов. И здесь своё слово говорил уникальный опыт мастера-драматурга, уходящий корнями, выучкой к первым поколениям наших кинематографистов. И я сам вместе со студентами многому учился у Ежова в нашей совместной работе.

И напоследок, не могу не упомянуть о замечательном художнике-постановщике Геннадии Алексеевиче Мясникове. Увы – покойном уже. Этот мастер был не только разработчиком, создателем комплексной декорации. Он одним из первых разрабатывал драматургию цвета в кино. То есть, содержательного, осмысленного языка цвета в движении. Вершина этой работы – шедевр «Война и мир» в режиссуре Бондарчука.

Можно было бы назвать и других, но и этих имён достаточно. Вот какие мастера учили нас, готовили, вкладывали свой опыт. И это обогащало, развивало нас, двигало к собственным поискам на опыте, уже наработанном старшими. Но ещё раз – увы! Моё поколение было подбито на самом взлёте, на самом входе в большое кино. Немногие сумели удержаться в нём. А вместе с поколением было выбито очень важное содержательное звено в цепи преемственности.

- Ваш фильм «И схлынут воды» во многом перекликается с лентой Льва Кулиджанова «Умирать не страшно». Насколько я помню, это была предпоследняя картина мастера, своего рода, лебединая песнь, и её съёмки сопровождались немалыми трудностями. В то же время ваш фильм, снятый десятилетие спустя, так и не вышел на экраны. Расскажите, пожалуйста, о судьбе этих двух лент.

- Да, фильм «Умирать не страшно» давался Льву Александровичу тяжело. Уже начался развал производства, и любая мелочь для съёмок добывалась с огромным трудом и нервным напряжением. Тот фильм я знаю от замысла, работы над сценарием Натальи Анатольевны Фокиной, жены Льва Александровича, до завершения всего процесса. Я был на первом показе в зальчике студии имени Горького. Там собрались только близкие и родные люди. Поэтому, атмосфера, обсуждение и просто беседы-воспоминания были самыми задушевными, откровенными и домашними по теплоте.

Также, вы правы в том, что этот фильм можно назвать «лебединой песнью». И хотя в основе сюжета лежит история семейства Фокиной, где прототипы – её дедушка с бабушкой, их дети, её кузины, но это семейство было в полной мере и семьёй Льва Александровича. Он достаточно долго жил в их доме-особняке и даже переболел там чахоткой, которой страдали многие в семействе в двадцатые-тридцатые годы. Может, сами стены впитали споры страданий и ужасов той эпохи, и те вдруг вырывались на волю спустя десятилетия… И ещё один важный факт в судьбе был у них с женой общим: родителей Кулиджанова репрессировали, как и отца, тетушек и дядей Натальи Анатольевны. И в этой их общей судьбе отражена судьба тех поколений, о чём и снят фильм «Умирать не страшно». Вот потому он действительно – «лебединый»! Вообще, у них было удивительное супружество! Сегодня такого – искать и искать.

Теперь – о моём, нашем документальном фильме «И схлынут воды». Изначально той близости с картиной Кулиджанова не задумывалось. Напротив, мы делали очерк-портрет Иванова, старшего родственника Фокиной, первого директора при советах музея Оружейная палата. Единственно, он жил в их доме-особняке на Зубовском бульваре в двадцатые годы. Фильм целиком рассказывал об Иванове, подвижнике-спасителе многих художественно-исторических ценностей мирового значения, создателе современного музея. За что и расплатился своей жизнью… Но когда мы вошли в съёмочный период, администрация музея-заповедника Московский Кремль вдруг изменила условия договорённости до неприемлемых. Спасая фильм, пришлось перестраивать драматургию. Выход у меня был единственный – поставить в центр истории особняк на Зубовском, ввести новых героев, родных Натальи Анатольевны с их судьбами. Иванов оставался уже одним из них. Его линия сократилась на две трети. Вот так возникла эта близость через введение в фильм прототипов героев того фильма. Но всё же, обобщающая мысль нашей картины иная. Точно высказала её в кадре Наталья Анатольевна: не будь революции и всего последующего, герои нашего фильма могли бы сделать для России гораздо больше того, что они смогли сделать. А сделали они много, даже в тех нечеловеческих условиях. Это тема размышления над судьбой поколения последних русских интеллигентов, выходцев «серебряного века». Для меня же лично – это мои «Унесённые ветром»…

Наш фильм встретил в официальных кинокругах молчаливое неприятие, сопротивление. Его не брали на фестивали, на телеканалы. Всё же в рамках фестиваля в Петербурге его показали. Премьера состоялась в крупном кинотеатре «Родина». Зал был полон, смотрели сосредоточенно, в полной тишине, а после аплодировали. Многие тогда запомнили его и искали после. И нашли – в интернете. Именно там он разошёлся широко. Люди присылали отзывы, письма, благодарили, делились памятью. В Липецкой области остатки имения Ивановых внесли в туристический маршрут. И совсем недавно один из зрителей прислал письмо и ссылку на подборку дореволюционных газет, где писали о хозяйственной деятельности в образцовом имении деда и бабушки Натальи Анатольевны. Всем этим очень заинтересовались краеведы и тамбовщины, и липецкой земли. Так что, вопреки официозу, фильм сполна обрёл своего зрителя и своё место в культурной жизни.    

- Какой из ваших фильмов вам наиболее дорог?

- А вот на такие вопросы очень сложно отвечать. В искусстве, литературе любая работа связана с преодолением порой как бы ниоткуда возникающих трудностей. И возникают они часто помимо тебя, твоей воли, поступков. В кино – особенно. Варианты случаются разные. То всё прекрасно начнётся, а затем нарастает вдруг ком препятствий. Преодолеешь – победишь. И картина только усилится. Но бывают и безвыходные обстоятельства. И работа закрывается. И ничего ты поделать не можешь. Иногда, наоборот, всё с препятствий начинается. И мучаешься, борешься, пока не раскатится работа. Словом, всякого много… И каждый фильм отнимает огромное количество сил: и нервных, и физических. Вот почему дорога каждая работа, и дорога по-своему. Только автор знает это про себя. Мы в самом прямом смысле расплачиваемся жизнями за свои работы. У каждой картины своя судьба и все они дороги. Но бывает ещё, слава Богу, когда тебе удаётся выразить самое задушевное, глубокое, искреннее. Твой «символ веры»! И такие работы стоят несколько особняком для тебя. Их много не бывает. Для себя я отметил бы две работы: «И схлынут воды» и «Окно».

- Среди ваших драматургических работ особое место занимает сценарий многосерийного фильма «Аксалонский злодей» по Лескову… Насколько я понимаю, в работе над ним вы при всей бережливости к авторскому слову всё же не просто слепо следовали букве, но вкладывали в исходный сюжет нечто своё, углубляя и заостряя отдельные моменты. В чём, по-вашему, актуальность этого произведения сегодня и что стремились вложить в него вы? И какова судьба фильма?

- Сценарий заказывал приятель-продюсер. Планы, подготовка были самыми основательными. И продвигалось дело хоть медленно, но успешно: и по финансам, и по договорённостям с сирийской стороной. Именно там должны были снимать. Но… Сами знаете, что полтора года уже происходит вокруг Сирии, что ей навязали. Поэтому, всё стоит и дожидается исхода тех мировых событий.

Теперь – о содержании вещи. Лесков по-своему обработал сюжет, взятый из старинных христианских книг «Прологи». И кое-что он изменил в сторону от христианской догматики и каноничности. Повышенное значение приписал случаю, умалив действие Промысла Божия. Это вообще свойственно Лескову. Но вернёмся к «Злодею». Сюжет этот не Лескова. Его – обработка. А в «Прологи» эта история попала из устного предания, христианского фольклора. И в «Прологах» её тоже обрабатывали по нормам нравоучения. Я перед началом работы очень серьёзно изучил весь этот пласт материала, всё, связанное с эпохой, византийским государственным устройством, культурой и т.п. И для меня открылись удивительные параллели с нашим сегодняшним бытием! Это – распущенность нравов, суеверия с подменой ими здравой Веры, устройство бюрократической вертикали, правовой произвол, казнокрадство и лихоимство, презрение чиновников к простолюдинам и т.д. Вся эта «симфония» хороша на бумаге. А в жизни… «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить»! В те времена потерявший веру и нравственность эллинизм ещё не ушёл, а прекрасно сочетался с церковно-бюрократическим официозом. Совсем как у нас! Только вместо эллинизма надо поставить иное слово – криминальная буржуазность. Ну, и общее бравирование Именем Христовым… Да, человек в своих страстях меняется мало, почти не меняется.

Что же до изменений в повести Лескова, так впрямую литературное произведение на язык другого искусства не переведёшь. Главное – сюжет не разорвать, не искалечить, не подменить и мысль обобщающую выразить, хотя уже пластическими средствами. Лесков же – такой писатель, что за беллетристическими кудрями слога, не дающими для кино действия и развития состояния, вдруг в одной-двух фразах выскакивает такая содержательность! И тут приходится разворачивать их в ряд сцен и даже в эпизод. Конечно, строишь их, прописываешь, опираясь на мысль, характеры писателя, но что-то заостряешь для киновыразительности. Поэтому, надо сначала суметь прочитать вещь, осмыслить её в главном. И после искать решений.

- Ещё одна интереснейшая потенциальная экранизация, о которой мне бы хотелось упомянуть. «Три товарища». Это знаменитое произведение мировой литературы, как ни удивительно, до сих пор не нашло достойного экранного воплощения. И ваш сценарий, написанный в соавторстве с Марией Баталовой, дочерью Алексея Владимировича Баталова, кажется, первая серьёзная заявка на такое воплощение. Расскажите, пожалуйста, об этой работе.

- Этот роман Маша выбрала для своей курсовой работы по заданию «экранизация». Часть его – разумеется. Выполнила на три телесерии. Потом шла учёба дальше, другие задания. А это так и лежало в её столе. После выпуска взяли к производству её дипломный сценарий. Сняли «Дом на Лиговке». А мне было жаль так хорошо начатой той работы. Я видел её перспективу. И уже потом предложил ей доделать сценарий по роману. Маша сомневалась в своих силах. И это понятно – такой труд для начинающего! И тогда я предложил ей помощь – доделать вместе. И дело пошло. Мы обговорили серии, эпизоды, всё вплоть до сцен. Распределили между собой и сели писать. Потом сводили, правили. А когда закончили, так не поверили. Ошарашены были тем, что всё вдруг получилось! И ответственность, конечно, давила. Сегодня у Маши в производстве ещё один фильм. Вот завершится он, тогда и подумаем, как можно реализовать этот сценарий, с кем и где. И он нам очень дорог. Здесь та же история, что и с «Аскалонским злодеем» - многое перекликается в эпохах. Есть злоба дня.

- Наверное, наиболее значительная ваша драматургическая работа, авторская работа – сценарий «Роль», написанный по мотивам вашего же романа «Однолюбы» и посвящённый памяти Елены Майоровой. О чём эта история?

- Я давно ждал этого вопроса. Здесь то, о чём я говорил по вопросу о фильмах, о том, чем они дороги. Этот сценарий для меня особенный, самый дорогой, пожалуй, изо всего, что мной написано вообще. Увы, он полтора года лежал у одного из самых крупных продюсеров, и, вопреки заверениям, так и не был поставлен. Отговорки были разные по этому поводу. Так пусть хоть в книге увидит свет! Почему эта работа самая задушевная, сокровенная? Она о моём поколении, попавшем на излом эпохи. И прототипом я взял очень дорогого мне человека, которого узнал ещё в молодости, в самом начале пути в искусстве. Тогда мы жили, горели самыми лучшими намерениями, надеждами, хотели удивить мир талантом, взойти на вершину. И готовы были к такому предприятию. И взлёт на самом деле начинался. А вот потом, потом пошло в стране всё не так, всё против того, чего мы желали и что умели, к чему стремились. И началась долгая мучительная борьба за право быть художником, за право на искусство настоящее, не мимоидущее в формах искусства. Ну, а потом – излом. Излом, когда нет больше сил, нет дружеского плеча, нет поколения близких, своих. А ты всё пытаешься двигаться к намеченному когда-то. Ты верен себе, в этом – твой характер. Но силы души исчерпаны… Надрыв в борьбе за свою личность, свой талант, своё слово.

Конечно, образ главной героини Веры – собирательный. В нём собраны черты, обстоятельства жизни четырёх реальных актрис, моих знакомых. Но стержень характера написан с Лены Майоровой, какою знал её в молодости. Знал и любил горячо как актрису. В кино я мечтал написать для неё роль. В кино её талант не раскрыт был и на четверть. Но… Опять – увы! Лена погибла не из-за каких-то там черт характера или ещё чего-нибудь личного. Она была из последних настоящих мхатовских девочек-актрис, но уже без нашего великого и намеренно погубленного МХАТа. Лена, как воин, пала в жесточайшей схватке большого художника со средой, унижающей искусство, со средой, предпочитающей пошлость высокому. Одинокий человек, продолжавший вопреки всему борьбу за настоящее в своём искусстве, невзирая на то, что многие, многие из тех, с кем ты начинал, уже давно перестроились, подстроились, устроились… Лена, необычайно одарённая драматически, как никто выразила судьбу поколения! И в память её, в память той прекрасной «высокополётной» молодости – этот сценарий.

- Что бы Вы пожелали нынешним начинающим кинематографистам, многие из которых были и есть в числе Ваших студентов?

- Главное я уже сказал, как бы россыпью, в предыдущих ответах. А здесь добавлю – жить жаждой познания, выстраивать и возвышать свою личность, быть самостоятельными и делать кино для людей, народа, а не узких клановых кинотусовок. Они исчезают быстро, смываются волнами перемен, которые обязательно будут. И всегда оставаться искренними в своих работах. Без искренности нет искусства. А оно обращено к людям. Зрители – наши соавторы. Произведение живёт только в соединении с их сердцами, умами.


ПРОДОЛЖЕНИЕ:
Беседы о Москве, литературе и кино. 2. Придётся долго возвращать молодые поколения к серьёзной книге…

Беседы о Москве, литературе и кино. 3. Москва – самая дорогая сердцу сказка, в которой я невидимо живу