(публицистический очерк)

От автора

Необходимое предисловие

       Вновь отмечают какой-то юбилей: то ли «перестройки», то ли Горбачёва, то ли распилки ракет… Это будет продолжаться долго. Необходимо новым поколениям вбивать в сознание идеологические клише. Так «пишут историю», вернее – свои сказочки об истории.

И снова на всю страну врёт Горбачёв под аккомпанемент СМИ. Нет, сегодня он уже не скрывает целей тех лет, целей штаба «Горби-Шеви-Яковлева». Но умудряется врать и в этой своей «правде». Списывает действия на благородную борьбу за упразднение «коммунистического бесчеловечного» режима. Хотя эти люди сами десятилетиями олицетворяли и укрепляли свой режим. Отчего же вдруг совесть пробудилась, людишки простые полюбились?

Нет, ничего не пробуждалось, никто не любился. Планировалось плавное, замаскированное демократической болтовней, овладение собственностью страны. Они – это управленческий аппарат: коррумпированный, клановый, криминальный. Путь к этой цели – заморочить общественное сознание «сказками-обещалками», разжечь потребительский азарт. А искажёнными представлениями о прошлом и настоящем столкнуть лбами сторонников разных идеологий, столкнуть национальности. Управляемым экономическим хаосом убить в народе доверие к государству как институту, вызвать неуверенность в завтрашнем дне. Молодых противопоставить старшим поколениям, отвергая всякий этический принцип. И тогда разделённое, обособленное по всем направлениям общество становится послушным, лишённым воли к преобразованиям действительным.

Для обеспечения этого с середины восьмидесятых годов началась массовая замена кадров в СМИ. Честные профессионалы вытеснялись ставленниками партийно-комсомольской номенклатуры (Е.Яковлев, Коротич, Старков, Фролов, Сагалаев, А.Любимов, Л.Парфёнов и т.д.). Эти члены кланов, фамилий прямо противопоставили государственность как принцип жизненным интересам народа. Так велась подготовка к изменениям законодательной базы страны. Информационное обеспечение, прикрытие осуществлял КГБ. Также, из секретных институтов и лабораторий (головной – закрытый НИИ в центре Киева) были спущены через ТВ на обывателя всевозможные экстрасенсы, проповедники лже-религий. Развернулось массовое беснование с посулами исцелений от всех болезней и полного материального «счастья». Сознание уводилось от насущных проблем. На съезде Советов СССР вместо анализа реальных действий руководства и разработки законодательной системы необходимых хозяйственных реформ часами обсуждали, кто расстрелял поляков в Катыни, ругали Сахарова, Солженицына. И даже о царе Николае Втором спорили.

Да, Царя, кстати, вспомнить уместно. Ведь, механизм этого ползучего переворота напоминал действия, приведшие к катастрофе февраля семнадцатого. Тогда главная цель властной элиты была та же – устранить самодержавное устройство, но удержать и прирастить власть и собственность. И методы возбуждения народа были те самые. И такое же безволие в противодействии этим целям, и такое же широкое предательство…

Итак, в результате перестроечного провокаторства и глупости, летом тысяча девятьсот восемьдесят девятого года в стране вспыхнула массовая забастовка шахтеров. Я оказался в её эпицентре. И в малом горняцком городке открылась вдруг система саботажа, криминальная подоплёка действий управленцев во всех звеньях и службах. Но ни одно издание, ни одна передача не сказали правды о событиях. Сначала валили вину на шахтёров. Затем заигрывали с ними, натравливали на принцип государственного устройства вообще. «Прикормили» часть забастовочной верхушки. В распаде СССР это тоже сыграет свою роль.

Снятая на первом канале ЦТВ по материалам моего очерка передача была запрещена к эфиру. А сам очерк в сокращённом виде напечатал только один главный редактор – ныне покойный Эрнст Сафонов в еженедельнике «Литературная Россия». В результате я был вызван в прокуратуру на предмет проверки фактов. Факты подтвердились, и меня оставили в покое. Хотя, обещали кое-что в будущем…

С той поры ушло много времени. У обывателя сложились стереотипные представления о тех событиях, людях. Эти искажения мешают ориентироваться в дне сегодняшнем. Тем более, во власти всех уровней присутствуют кланы деятелей прошлого, и кланы эти становятся наследственными. И замашки их, манеры, поступки если и изменились, то куда в более худшую сторону. Они - та самая сила, что совокупными действиями разрушала, разворовывала государство и теперь добивает его.

Однажды, в кризисном для большевиков девятнадцатом году Ленин высказал: «Если нам придётся отдавать власть, мы у них землю из-под ног вывернем, пустыню оставим»! Заставляет задуматься…

Не с «кондачка» же ново-старые властители России, обеспечив себя миллиардными состояниями заграницей, так спешат прозаложить все ресурсы, превращая нашу землю в мировую кочегарку и штольню с неквалифицированной маргинальной рабсилой? И одновременно усиливают, централизуют подавляющий человека партийно-чиновничий и силовой аппарат.

Вот почему захотелось вернуться к этому старому очерку, напомнить о том, что было, не меняя стиля и содержания. Дать очерк таким, каким написался и опубликован тогда. Сегодняшние комментарии и уточнения даны в скобках.

«МЕЖ ДУХОМ И БУКВОЙ»

(очерк событий одной забастовки лета 1989 года)

Материалов о шахтёрских событиях в СМИ появляется немало. Но ни разу не был определён характер их как всеобщий, не указана причина и не выявлена суть движения. Наоборот, все усилия приложены к тому, чтобы свести проблематику к нехватке колбасы. Даже идеологический орган ЦК КПСС газета «Правда» не удержалась. Цитата из статьи под странным заголовком «Август вперемешку с июлем»: «В начале 70х гг. у нас было хорошо. В магазинах иной раз до 18-ти сортов колбасы лежало, - не без гордости говорил нам коренной кемеровчанин пенсионер Степурин».

С другой стороны, всё делается для того, чтобы выставить забастовку как узкий трудовой спор и своеобразное одобрение «курсу перестройки». Так заявляет руководство ВЦСПС и ряд членов Верховного Совета. Подобные манёвры не случайны: это лишь часть широкого наступления на самодеятельное историческое творчество народа, пожелавшего навести хоть какой-то порядок.

А если обратиться ещё к истории, то позволю себе опереться в очерке на примеры из старых шахтёрских песен. Так ли изменилась жизнь?

«Вот что-то сердце заболело», -

Шахтёр жене своей сказал.

- «Али погибель свою чуешь?»

Шахтёр жене не отвечал.

В Брянку забастовка вошла неприметно. Четырнадцатого июля, когда кипел уже далёкий Кузбасс, на первом участке шахты «Криворожская», одной из старейших на Луганщине, да и во всей Донетчине, отказалось выехать на-гора звено ГРОЗ (горнорабочие очистного забоя). К первой смене присоединилась вторая. Сложилась аварийная ситуация.

Рабочие требовали увеличить расценки. План на выемку в смену – 6 тонн. Цена тонны угля – 2 руб. 23 коп. Участок и шахта плана не дают, но лучшие забойщики – перекрывают. А уравнительная система премий от общей добычи личный труд обессмысливает. Требование: премии отменить, средства перераспределить. При выполнении нормы платить лично за тонну по 3 руб. 23 коп. При невыполнении – цена прежняя.

Вот с этого чисто трудового спора начиналось. Но спор явился только поводом.

Администрация требования приняла. Директор был новый, надежда на понимание имелась. Работу возобновили, принялись ждать ответа…

Тем, кто впервые попадает на старый Донбасс, в шахтёрский городок, всё часто представляется несуразным: планировка, ритм жизни, бытовой уклад. В центре городка – вроде, как современность: площадь у исполкома, памятник Ленину, административные здания приличной постройки, микрорайон. Но тут же либо копёр торчит с терриконом бурым, либо грязнющая обогатительная фабрика напоказ выставилась, либо ещё какой заводишко чумазый небо коптит. И далеко от центра разбросаны по степи посёлки.

 Так исторически складывалось: лепились те посёлки к шахтам; шахты – по-над залежами. Многих рудников давно нет, а посёлки остались. Хозяева – некогда крепкие шахтёры – поседели, надорвались. Крикливые их жёнки утихли. Далеко во все концы разъехались за большими деньгами дети, и редко сыщешь теперь осёдлого веселья, песен и юной радости в буйных садах, по куткам и хатам, что под тёмными долгими свечками тополей. И только летом у ставков с криничными известковыми водами ещё слышны всплески детского смеха – то внуки и правнуки, из городского многоэтажья на каникулы свезённые.

Прощай навеки, коренная,

Мне не увидеться с тобой,

Прощай, Маруся, ламповая,

И ты, товарищ стволовой.

Я был отважным коногоном…

Кроме стариков, обитают в посёлках недавно приехавшие с семьями ради заработока очередники на квартиру. Перебиваются, растят огороды, подмазывают ветхие стены хаток. Можно было б жить и здесь, среди остатков некогда вольной дикой степи. А степь чУдная была! На знойном солнце, на терпком чабреце и звоне цикадном горько настоянная степь!..

Но коренной быт требует воды, топлива, стройматериалов. И снабжения с транспортом. А детям школы нужны. А со всем этим – плохо. И концы в степи – ой, какие далёкие! Это на глаз только кажется, что всё рядом…

Итак, с той первой «бузы» в забое минуло четыре дня. И хоть расстояния между шахтами дальние, да «ноги» у слухов в курганной степи скорые. Случай на «Криворожской» успели обсудить на остальных семи. И залихорадило на «Анненской». Здесь выдвинули претензии к организации труда и социальные. Участки запылённые, гораздо выше нормы. Духота, жара… Предложили добавить день к отпуску - чуть полнее продышаться где-нибудь у моря. Но, узнав, что администрация по начальству их предложение не пустило, сдали через день талоны на смену, а сами ушли к горисполкому в Брянку. Подобные случаи бывали и раньше, но это появление на площади «анненцев», а следом – остальных, оказалось почему-то для начальства неожиданным.

Гудки давно уж прогудели,

А папы что-то долго нет.

Али несчастие случилось,

Аль за гостинцами зашёл?

Будущий председатель стачкома Брянки, подземный слесарь шахты им. Дзержинского Александр Назаренко сидел на кухне и давил сок из яблок, когда с улицы вернулась жена.

- Там шахтёры зачем-то на площади.

- Ну-ка, гляну, шо там, - отёр тот руки и подался за дверь. Возвратился уже в должности – через три с половиной дня.

Выбирали Назаренко всё на той же площади после обнародования городских требований. Выбрали за то, что оказался «зубастым»: умел настаивать и брать решения на себя. Даже смог принудить начальника почты телеграммы отправить в министерства Киева и Москвы.

А после на площади обсуждали его личность как на казачьем кругу. Статный, двухметрового роста, хлопец с живыми, чуть раскосыми глазами и русыми, волнами от прямого пробора падающими волосами, поведывал народу о своём жизненном пути: родился-рос в Брянке, закончил ПТУ, отслужил в армии. Заставил себя открыть неприятное. Как незаладилась жизнь с первой женой, как поддался выпивке, попадал в вытрезвители. Как исключали из комсомола… Потом женился в другой раз. Живёт теперь тихо, в любви, от дурной привычки стал отвязываться (те старые грешки дадут повод властям обвинять стачком в том, что командуют у них аморальные типы)…

И обратился в конце своей речи к людям:

- Сами глядите – можно меня, такого, ставить или нет. Вам выбирать, так шо б всё про меня знали.

- А мы за прошлое не судим, - было ему ответом. – Но если задуришь сейчас, спросим сразу за всё!

Так и выбрали…

Надо отметить: в городах-соседях Стаханове (Кадиевке), Кировске, Первомайске и других, - стачкомы переизбирались по нескольку раз. В Брянке выбрали единожды. А время выдалось бурное. Особенно тяжело было вначале: без опыта организации, без еды, трое суток в разгоне (проверки, наведение порядка, пресечение провокаций). Машин не было. У кого – ноги в голенях распухли. У кого – ступни волдырями кровавыми пошли.

А какого напряжения стоили переговоры с прибывшими правительственными комиссиями Рябева и Воронина! Неискушённым в софистике шахтёрам потребовались нечеловеческая выдержка, настойчивость и непреклонность в противостоянии изощрённым управленцам самого высокого ранга! Каждый пункт требований принимался к сведению лишь после отчаянных попыток сбить их с позиций пустыми посулами и угрозами.

Требования разрабатывали по всем городам самостоятельно. А когда позже встретились в Москве на шахтёрском съезде и сравнили, то пункты не только по Донбассу сошлись, но и с Кузбассом, с Воркутой, с Карагандой. Осталось обсудить только частности. И вот какое мнение бродит среди официальных лиц и озвучивается в СМИ: «передрали-де пункты требований одни у других, заранее списались-сговорились, а выдают якобы за самостоятельную инициативу. Вот так отрицают единую основу бед угольщиков страны, сводят к дурной «заединщине».

А вот ещё мнение тех же должностных лиц «перестройки»: рабочих долго развращали платой не по труду (не уточняют, что развращали ленивых, а трудягам недоплачивали) и теперь они стали иждивенцами. Поэтому, требуют дотаций (это же самое определение народа озвучивалось на всех «перестроечных» митингах и в прессе ораторами-«образованцами», «прорабами перестройки», гордо именующими себя интеллигенцией, «сливками общества»). А рабочим, мол, надо не кричать, а помогать чиновникам в борьбе против растущей себестоимости угля. Но и это пользы немного принесёт. Донецкий уголь, якобы, безнадёжно убыточен: пласты истощённые, залегание крутое и глубокое, техника отсталая (уже тогда подразумевалось – позакрывать бы эти шахты. Что потом и делали. Но следом продавали за бесценок в полную собственность прежним администраторам, ставшим хозяйчиками. А рабочих вышвыривали. Главной же фигурой стал криминал – перекупщики угля).

Но это мнение официальных лиц лживо (а оно и до сих пор в ходу для прикрытия махинаций). Это придумка покрыть бездарность управления отраслью и ведомственной наукой.

А вот каково мнение простых шахтёров. Почти везде залегает достаточно угля. Уголь ценный, коксующийся, дорогой и необходимый металлургии, химической промышленности. Но остро нужна особая техника. Наработки есть. Но не в НИИ ведомства.

Стачкомовцы Брянки привезли в Москву, в Совет Министров директора объединённого кооператива «Пифагор» Т.Фахрутдинова. У этого талантливого инженера среди изобретений – специальные комбайны для крутопадающих пластов. В результате той беседы комбайны, миновав научно-ведомственные барьеры, успешно проходят испытания на шахтах Ростовщины. И в этом – практическая заслуга стачкома.

Теперь – немного о технологии и производственной дисциплине на шахтах. Главная беда – длинные технологические цепочки. Для их сокращения давно надо пробивать новые глубокие стволы. Все это понимают, а действий нет. На «Брянковской», к примеру, директор шестой год ствол обещает. Тем временем, трудоёмкость и себестоимость добычи растёт. Старые расценки обесценились. Неудобное к выемке брошено. Одну лаву просто «похоронили». В другой засосало проходческий комбайн. Да так его там и кинули!

На «Анненской» бездеятельностью директора лава затоплена. Оборудования губится на миллионы!

Всё это происходило до забастовки. А теперь шахтёры сами взялись поддерживать лавы. И ни одного острого случая не возникло. Ну, а по выходе в забой стачком издал требование о недопустимости нарушений трудовой и производственной дисциплины и об ответственности за это зло.

Ну, так кто заражён иждивенчеством?! Кто не способен быть самостоятельным? Уж, во всяком случае, не шахтёры, которые приняли перестройку как возможность изменить жизнь к лучшему, как дело совести.

Хочется перечислить имена этих людей, из ядра стачкома:

Глава комитета Назаренко (1962 г.р.);

Виктор Казаков, прозванный на шахте «директором» (1959г.р.);

Иван Киперуш, звеньевой ГРОЗ (1960г.р.);

Сергей Шикулин, горный мастер (1962г.р.);

Константин Кравченко, звеньевой монтажного участка (1963г.р.);

Александр Снитко, подземный электрослесарь (1962г.р.);

Владимир Дзюбенко, звеньевой забойщиков (1949г.р.).

Это заявило себя поколение - внуки тех, кто бежал когда-то на Донбасс со всех краёв и земель от ещё более тяжкого колхозного ярма. Жаль, не могу всех поименовать. Но об одном расскажу, о Володе Дзюбенко, шахтёре в третьем поколении. Ещё дед его, украинский крестьянин, до революции ходил сюда на рудник, на сезонные работы. Всю зиму, до начала пахоты, ютились в хибарках из бутового камня, да слагали те горестные песни…

Ну, а внук тех крестьян-отходников, Владимир – почётный шахтёр с правительственными наградами. Долго был бригадиром, мог жить спокойно без участия во всех этих забастовках. Но ещё за год до того взбунтовался в одиночку. На рекорды ходить и прежде отказывался, а тут от бригадирства отказался. Из-за безобразий на шахте с души воротит! Самому правды не добиться. А тебе хлопцев в забой водить! И никогда не знаешь, все ли со смены подымутся? Таков их труд. И так – изо дня в день и годами долгими. «Шахтёр в клеточку садится, с белым светом распростится». «Шахтёр ходит со свечами, а смерть носит за плечами»…

По данным статистики последних лет, за миллион тонн добытого угля кладётся шахтёрская жизнь. Всего в стране добывается восемьсот миллионов тонн. Но на Донбассе смертность в четыре раза выше. И это без учёта покалеченных, прибитых (сегодня, в пору «подъёма буржуазной  экономики», статистика на порядок изменилась в худшую сторону, как результат общего развала, дичайшей эксплуатации. А кто «чёрных копателей» учитывает? Цена реформ – это цена миллионов и миллионов загубленных жизней. Вот за что прокляты в истории народным мнением все «отцы-прорабы» перестройки и так называемых реформ. Никаким журналистам, «историкам», политологам, социологам, психологам и прочим этого мнения в народе уже не изменить. Можно только «вид строить», кривляться и лгать со всяческих подиумов).

В одной из Почётных грамот Владимира Дзюбенко написано: «За помощь отстающим рабочим преодолеть в себе чувство неуверенности, за воспитание молодого трудового поколения в духе высокой нравственности и гордости за выбранную профессию». Эти слова прежде всего приложимы к самому Владимиру: сухощавому, взрывного нрава, с напряжённо-вдумчивым взглядом карих очей. Для него честь и совесть всегда на первом месте. И потому, в шахтёрском своём деле не отрывает он дух от буквы: строгий нравственный спрос с себя, отвага впасть в немилость у начальства, способность поступаться ради правды материально-социальными выгодами (ну и где эти качества народного характера найдут сейчас господа «экономисты», прочие «карнегианцы» и все вообще «премудрые пескари» буржуазного рая? Да они им и не нужны. Вспомним лозунг «перестройки», озвученный А. Яковлевым: «Разрешено всё, что не запрещено законом». В переводе с языка юридического на человеческий это означает: если хочешь, будь беспринципным, но формально законопослушным… Не оттого ли не выплясывается ничего путного на наших землях, что не способны мы жить без своего характера, более ста лет планомерно подавляемого?).

И вот теперь подхожу к важнейшему промежуточному выводу. Почему движение шахтеров - благо? Потому, что при этой системе без развития хозяйственной самостоятельности, самоуправления, «наращивать и увеличивать» можно лишь ценой человеческих жизней, ценой безвозвратных потерь. И это касается всей экономики в целом. Шахтеры очень точно почувствовали остроту момента, попытались хоть отчасти выправить положение, взять ответственность на себя, помочь. Но чиновники во все времена не привыкли считаться с мнением народа. И цели они уже поставили тайные, противоположные целям рабочих.

Сегодня весь процесс перестройки подошёл к такому временнОму отрезку, где уместно вспомнить слова из старой шахтёрской песни:

Ах, тише, тише, ради Бога!

Здесь ведь и так большой уклон.

На повороте путь разрушен,

С толчка забурится вагон.

Через несколько дней мне станет окончательно ясно: впереди путь действительно и сознательно разрушен (местное самоуправление, свободное от жёсткого администрирования, с опорой на хозяйственную инициативу и производственно-сбытовую кооперацию – единственно, что могло спасти тогда приговорённую страну. В этом был наш возможный «третий путь», мимо большевистской казармы и буржуазного паскудства).

Первый день забастовки совпал со вступлением в должность генерального директора объединения «Стахановуголь» Ю.Я.Иоффе. Он, недавно выведший из прорыва знатную шахту «Горская», начал не с ударов кулаком по столу и требований выполнения плана, а со сбора старых специалистов-пенсионеров и стачкомовцев. Договорились действовать вместе. Ведь перед изменениями экономически надо порядок навести. И вот стачкомы выявляют на шахтах фиктивные фамилии в ведомостях на оплату, этих «подснежников, таксистов», через совет трудовых коллективов сокращают эти высокооплачиваемые придуманные единицы. А старики-«спецы» распутывают махинации с фондами, перекрывают пути утечки средств (Ю. Иоффе в «кравчуковско-кучмовской» Украйне будет назначен министром угольной отрасли. Поведёт борьбу против беззаконного увода, «приватизации» членами правяще-криминальных кланов шахт и фабрик. На него повесят вину за одну из аварий в Донецке и уволят. А после угольную отрасль растащат и обескровят очень быстро. Массы горняков окажутся без всяких средств и возможностей заработка. Начнётся деградация промышленного региона, массовый исход молодежи. В основном – в Россию на подённые работы).

В этой борьбе шахтерам пришлось столкнуться с сопротивлением такого характера, при котором всякий намёк на стыд отсутствует. Так, на обогатительной фабрике «Криворожская» ввели следующий распорядок. У рабочих начало смены с семи утра. У ИТР и служащих – с восьми. У этих вторых обед в половине двенадцатого. А у рабочих – в полдень. Продуктов в столовой на весь штат не хватает. Вот рабочие и доедают остатки после «перераспределения» в уменьшенных порциях. Ну, чем не фольклорно-песенная «Змиева контора»?!

Острая схватка произошла вокруг требования упразднить непроизводящее звено – главк «Ворошиловградуголь». Там чиновники распоряжались не своими деньгами, фондами. Из-за них самая мощная в объединении Брянка – 8 шахт и 50% добычи – оказалась по неустроенности на последних местах в области. Неужели, предосудительно и это требование рабочих, всего населения, перераспределить и на местах распоряжаться процентом своих прибылей? (сегодня количество чиновников, их власть и бесстыдство, только выросли, а возможности самоуправления упали. Одни «ближние олигархи» выведены системой «откатов» из-под любого контроля. Они, плоть от плоти производное старой номенклатуры,  реально стоят над обществом. Для них существенны только их внутренние разборки. Не стоит обольщаться, что воротилы и чиновники обернутся к нуждам народа, о совести вспомнят. Не для того растаскивают, чтобы отдать хоть часть. Даже религия не поможет, потому что они любят только деньги, ради которых принесено столько жертв).

Заодно с чиновниками и профсоюзы. По всей стране дела профоргов сведены к осуждению всякого рода провинившихся, к наложению взысканий да сбору взносов. И всё трудней рядовому рабочему хотя бы путёвку льготную на курорт выбить у начальства. Почти всё «по своим» расходится. Ну, а когда случилась эта забастовка, те самые профорги куда-то попрятались, разбежались (сегодня о профсоюзном движении даже этого не скажешь. Его вовсе нет. Есть некие чиновники с печатями, которые и называют себя профсоюзом. У рабочих выбиты из рук все орудия самозащиты и организации. Взамен этого – нищенская жизнь и прямая зависимость каждого от милости работодателей. Как следствие – безмолвие, бесправие, взаимопредательство по мелочам).

Работу профсоюзов взяли на себя другие. В Кировске бастующим помогал женсовет города. На площади перед исполкомом и горячей пищей обеспечили шахтеров, и короба с сигаретами не переводились, и палатки привезли. Ведь люди круглосуточно вахту несли: и в дождь, и в зной.

За эту заботу и поддержку шахтёрские жёны получили от своих мужей великую благодарность. Те самые жёны, что, зажав в кулаке куцую мужнюю зарплату (женщинам работать почти негде), вынуждены «ломать голову» перед опустевшими с недавних пор прилавками магазинов, как лучше обиходить семью, как мужей досыта накормить при их тяжелейшей работе. И кабы только от этого голова болела?! А вечная усталость рабочая? А эти страхи ночные: как там в забое муж, что там муж?..

Вскоре, когда первый бурный выплеск раздражения забастовщиков прошёл, начали показывать свой норов и чины профсоюзные. Терком повелел провести конференции и обязать коллективы дать членам стачкомов характеристики. Записать на бумажках, скрепить печатями и привезти начальству в папочках.

Вот как объяснил это действо кудрявый секретарь теркома Ильинов:

- А как без характеристик? У них там всякие типы имеются: с судимостями, пьющие. Это же такой народ! Что случись, кому отвечать?

Ох, уж эта наша неистребимая утопическая вера в бумажку, в Букву! Что там – кудряш-секретарь, прирученный системой и сам подневольный! Что там – все секретари, вместе взятые! Вон, целый ВЦСПС с Минюстом и Верховным Советом выпускают на утверждение съезда Советов СССР запретительский закон о решении трудовых споров! Не считаясь с ходом событий, характером народного движения, пытаются приучить «нецивилизованных» своих соотечественников к заимствованной у «просвещённого» западного прагматизма системе компромиссов и подачек вместо коренного решения проблем (эта умозрительная схема и на Западе-то не работает. Но для наших чинуш главным было – власть не выпустить, потянуть время, подминая под себя собственность).

Но шахтёры начинали забастовку без этих постановлений, не спросившись. И на компромиссы не пойдут. Не важны для них ни осуждения секретарей, ни их похвалы. Важно реальное изменение дел к лучшему.

Да и разве способны чиновники поверить в контроль не бумажкой, а делом, в отчёт плодами? В воспитующую силу самостоятельности? Полноте! Чиновники верят в одну силу мундира, дающего власть и положение. Зачем вникать в реальную жизнь людей, зачем с ними советоваться? Отсюда – вековечное фарисейство их. Слабости свои – в чуланчик спрятать, подальше от посторонних глаз. Мундир «при исполнении» с характеристикой партийной, орденом – напоказ, как гарантию дееспособности, компетентности и превосходства. Чиновники-фарисеи водятся не только среди секретарей. Есть они в науке, в культуре, в управлении хозяйством. И все они свято верят в чудодейственность системы, плана, программы, проекта, лозунга, цитатника и т.п. Все они свято верят в движение к «светлому будущему» под собственным руководством, и не устают повторять это прилюдно. Но каждый раз это замешенное на славо-власто-деньголюбии будущее оказывается лишь на бумажке. А эта бумажка становится жизнью. От неё зависит всё их благополучие. И пути к отступлению нет. Не оттого ли в чиновнике ни жалости нет, ни милости, ни сострадания. А бумажка, Буква подменяет Дух жизни. Тем более, жизни русской, в бумажки-системы не вмещающейся, утекающей, неподатливой. Оттого и ярятся все эти «отцы-благодетели». Тужатся Большими Людьми общечеловеческого звучания выглядеть, а на деле каждый раз всё теми же «чичиковыми» оказываются.