(этюд)

     В глубине дома слышна старая запись. Журавлёв читает очерк Тургенева «Певцы». Читает удивительно. Будто действительно слышишь, как поёт Яшка, и восторженно обмираешь от этого чуда! Так прочитать сегодня уже не могут…

За окнами – вечер. Солнце едва закатилось. С неба медленно уходит нежное предсумеречное многоцветье: тускнеют розово-пунцовые разводы, голубое искажается в серое, - точно губкой смывают с листа акварель. И только справа над лесом ещё остаётся светлый след, завивается дальним белёсым облаком.

Лес вытянулся во всю ширь. Верховой ветер гнёт дрожащие верхушки деревьев, принуждает кланяться. Но те настырно выпрямляются вновь и вновь.

С краю опушки, впереди всех, построились ясени, выставили на показ свои узкие бледно-зеленые листья. Под их молодой листвой прячутся песочного цвета гроздья прошлогодних семян-крыльев. Прячутся так, будто они - изъян, стыд телесный.

За ясенями – ольшаник, самые тёмные деревья. Круглые листы своей бархатной чернотой гасят свет, убивают его. Под ольхами всегда ночь, они как древний заговор. В таком соседстве голенастые ясени кажутся едва не жалкими в их несочной яркости.

За ольхами ведут хоровод бесконечные берёзы. Они теснятся, ласкают друг дружку своими льющимися ручьями-ветками с чуть потемневшей, уже не блестящей, но ещё теплеющей внутренним светом листвой. А сквозь её тяжесть зовёт к себе чистотой атласная кора, да выглядывает вечная кудрявая подружка-рябина. Весёлый разговорчивый народ!

Это задорное лесное равенство временами разбивают почти чёрные суровые ели - ну, что бесстрастные монахи в острых клобуках бредут себе тихо среди житейской суеты! Они не отклоняются и даже не взирают на всю лесную взволнованную плоть. Словно для них цена мгновения - это цена жизни, цена самопознания. Ели молчаливы.

И, уже совсем редкие, высятся могучие сосны: призывным покровом раскинули янтарно-тёплые ветви с яркой лохматой хвоей и точно оберечь хотят всё живое под собой. Вот-вот произнесут слово истины… Они открыты всему миру. Они слышат всё и видят всё. Они первыми встречают удары непогоды. Встречают каждой иголочкой, каждой веткой и гибнут в бурю прежде других. Но и солнце они встречают тоже первыми… Старые сосны с виду неподступны, вершины их слишком вознесены. Но в ветвях – постоянный сочувственный шёпот жизни. А потёки смолы - свидетельство её полноты.

Над лесом чёрной строчкой кружит одинокая узкокрылая птица. Первое кольцо завьёт низко-низко, у самых макушек. Затем чуть поднимется и взовьётся по мелкой спирали. Всё стремительней, стремительней! Взмоет…и, словно испугавшись собственной резвости, зависнет. Падёт камнем. У леса расправит крылья, замедлит полёт. И вновь закружит, закружит и взмоет… И снова падёт.

Ночь всё ближе. Сумерки затушевали последнюю светлую полоску неба, погасили без того неяркие краски леса. Стихли в ветвях птицы. И даже та последняя птаха нырнула, наконец, в листву.

Старая запись окончилась. Голос чтеца умолк. Ушло ещё одно мгновение разворотом в вечность.

1985 г.