(рассказ)

Они почти позавтракали, когда Катя завела важный разговор в обычной своей манере: неожиданно и туманно:

- Инфляция кончается.

Так у них повелось: какое-то вечное противостояние характеров, хотя на людях по отдельности были смирными. И вроде прожито уже целых пятнадцать лет – ему минуло сорок, ей на шесть меньше – и ребенок у них поздний, ещё пяти нет, но всё не натешатся.

- Что за дикость? – выдержав паузу, веско бросил муж. – Радио наслушалась?

Каждое лето, а на дворе и теперь только начинался август, они проживали в полутора часах езды от Москвы в малой деревеньке, в избе, доставшейся им от Катиной бабки. Телевизора не имелось. Игорь противился – пусть Валерка хоть на три месяца «ящик» оставит. И потому новости узнавали по старенькой «Ригонде».

- Деньги, говорю, кончаются, - открылась жена. – Последняя сотня осталась.

- Что-что?! – почти басом взревел Игорь и напугал плохо евшего и ёрзавшего, носящегося воображением по горбатой деревенской улице, сына.

Тот мигом пригнул сереброволосую голову, послушно положил на стол руки и без вины виновато заморгал.

- Сто тысяч последние остались. Понимаешь? – пояснила Катя несведущему в языке домохозяек мужу. Это было время обесценивания. Зарплата исчислялась сотнями тысяч, и полстраны ходило в миллионерах: - И реветь прекращай. Заиками нас поделаешь. То-то семейка будет! – и она, представив забавную картину, откинула точёную свою головку с классически гладким зачёсом и пучком у затылка и дробно легко рассмеялась.

- Ну, Катя! Ну, как так можно? – он сбросил тон, и сразу в голосе обнаружилось что-то плачущее. – До конца ж сентября жить! А найду я что-нибудь раньше – неизвестно.

Игорь зарабатывал тем литературным трудом, что называется публицистикой: статьи, очерки, даже телевизионные сюжеты и сценарии документальных фильмов. Раньше эти «вольные хлеба» позволяли не слишком беспокоиться о завтрашнем дне, но в последние годы становилось всё трудней. Тиражи падали, редакции ужимались в узкий круг «своих», телевидение окончательно превратилось в бардак, а кинопроизводство попросту развалили. Да и серьёзной проблематикой мало, где интересовались. В ход шла политизированная халтура, закрепленная за благонадёжными сочинителями. А он, писавший ответственно, принудить себя заняться ею не мог.

Катя же его была художницей, вела детскую студию. Упирала больше на угасавшие традиции народных промыслов. Нынешние лотошные поделки осмеивала и кропотливо пыталась овладеть старыми стилями. Её студия с конца мая распускалась на каникулы, и потому они с Игорем загодя подкапливали на лето. Вот об этих-то средствах, растраченных до срока, и горевал он сейчас.

- А как ты думал? – теперь, по катиному плану ухода от попрёков, настал черёд нотации. – У нас кроме этого дома, ему завтра после  обеда – сто лет, и квартирки тесной, ничего нет. И уже не будет. И нам ещё на питании экономить? Пожалуйста, экономь на себе. Ты у нас тощий-тощий, а поесть любишь. И от водочки не откажешься.

- Какая водочка?! Раз в месяц?! И почему я тощий?! Я поджарый! Таким должен быть! Волка ноги кормят!

- Вот что, отец, - Катя, не отвлекаясь на его обиду, добралась, наконец, до главного. – Собирайся-ка в Москву. Привезёшь краски в тюбиках, кисти, ещё кое-что. Я список составлю. А главное – пятифигурную заготовку под матрешки не забудь. Ту, где уже рисунок. Понял? Я распишу и продам. Есть знакомая – спрашивала. До зарплаты дотянем. Но придется меня разгрузить, сыном заняться.

- Да кому эти матрёшки нужны?! Развелось как тараканов! Зря тридцать тысяч прокатаю.., - Игорь давал попятную, а ворчал «для порядка». На самом деле, ему самому захотелось в город: тоже поискать заработка и от скучных домашних обязанностей отвлечься.

- Пап, а пап? – поспешил вдруг подать голос Валера. – А ты мне в Москве какую игрушку купишь? – мальчик был он бойкий и громкий, отчего на деревне его прозвали «пистолетом».

- Привез бы, милый. Да деньги у нас кончаются. Может, бабушка что передаст, - отец постеснялся смотреть сыну в глаза и тоскливо уставился на его осмолёную ярым солнцем верхушечку уха. – Если обещаешь маму без меня слушаться.

Он вернулся на другой день под вечер. Катя развешивала у крыльца прополощенное белье, а Валерка обдирал на грядках тощие, не успевающие наливаться при его аппетитах, стручки гороха.

- Ну, как вы тут без меня? – распахнул Игорь калитку.

Жена насторожилась – тот беспричинно-широко улыбался и выглядел бодрым до суетливости. Таким он обычно бывал в подпитии. И она,  закончив с бельем, повыгнулась спиной и расправила плечи, будто борец перед схваткой. До борца она, правда, плотностью не дотягивала, хотя и статной была.

- Всё привез? Ничего не забыл? – её складный, слегка вздёрнутый носик так и тянулся к нему навстречу – чутьём она обладала отменным и крепкие запахи угадывала на расстоянии.

- Всё, всё привез. И даже – больше! – Игорь, вальяжно поиграв голосом, под конец вдруг подмигнул.

- Сколько выпил, паразит? – Катя уже серьёзно раздражалась. Мужа в «подогретом» состоянии не выносила: того вечно распирали бурные – от обожания до нетерпимости – чувства и несбыточные идеи-прожекты. Он мог приставать, собеседовать ночь напролет, а весь следующий день оба ходили разбитые, и она оскорблённо повторяла: не умеешь пить – лучше совсем не пить.

- Что-что? – насупился тот. Медленно поставил на траву сумку: - Опять себе позволяешь? Да я все подмётки стоптал, работу искал! Вот, специально в счастливых мотался! – приподнял и вытянул для убедительности ногу в старой разваливающейся туфле-мокасине. В этой обувке он объездил когда-то полстраны – лучшее время жизни – а теперь надевал изредка, для удачи.

- И нашёл! – выкрикнул, задираясь. – И не пил ничего! Ни грамма! – он уже грохотал «праведно» на всю деревню. – А если б и выпил?! Хватит мелочиться! Нищета совсем искалечила! Когда жить  начнём?! А ты из какой норы, вообще, появилась, кобра? Ты ж с людьми не разговариваешь – ты шипишь! – та, и впрямь, смахивала сейчас на это существо: упираясь руками в бёдра, чуть покачивалась и не  сводила серо-стальных глаз. – А ещё к детям подпускают, - начал стихать муж, уже всерьез опасаясь скандала.

- Иди, иди ко мне, - её приглушенное спокойствие не сулило приятного вечера. Но он шагнул безбоязненно, и та убедилась в своей ошибке.

- За такое обращение с женой ты даже шипенья не достоин. Твое счастье – устала я сегодня. Целый день на солнце, - признать ошибку она явно не спешила. – Ну и видок у тебя! Рассказывай, что там стряслось?

- Погоди, сейчас, - Игорь, когда появлялось дело, бывал хоть и шумлив, но не злопамятен. Вот и сейчас откликнулся охотно – самого подмывало скорей поделиться. Но начал не сразу. Сперва посадил к себе на плечи Валерку – тот, пока они примеривались ругаться, бросил свою грядку и молчком полез копаться в сумке – и покатал его по палисаднику.

- Славка хочет журнал издавать. В рекламных, видно, целях. Предложил редактировать. Он мужик серьёзный, заплатит прилично. И дело чистое. Что думаешь, Катерина? Помнишь Славку? Одноклассника моего? Предприниматель, который…

- Ещё бы! Он меня по телефону в гости зазывал. С тобой или без тебя – на мой выбор.

Этот обыденный тон Кати в разговорах о важном действовал на Игоря хлеще крика. Он опустил на землю сына и оторопело, не успев оскорбиться, уставился ей в глаза. А в ответ встретил скрытно-задорную усмешку, будто не муж он ей вовсе, а так – женихается.

- Когда? Мы ж давно не связывались.

- Года уже два.

- А-а! Поддатый был, - полегчало у Игоря на душе.

- Твой друг – тебе видней, - съехидничала Катя.

- Поддатый, поддатый! – ему хотелось отвести дурной намек, разубедить её и себя. Иначе работать будет невозможно. А, может, она нарочно задирает? – с неё станется.

- Игорь, мне это безразлично. Я просто не люблю, когда ты обольщаешься.

- Нет-нет. Ты не так поняла. Я встречался тогда с ним. У него дела неважно шли. Тосковал. Вот и «разгружался», названивал. Мечтал скорей «на крыло встать». Деньги для него – приращенные мускулы, возможность влиять на жизнь: работу людям давать, культуре помочь. Телевидением интересовался. Одного боялся: мир денег подчиняет. Нужен сильный характер, чтоб им овладеть. С тех пор «завязал». Даже курить бросил. И всё переживал: на театры, на книги времени совсем нет. А после уже не звонил. Нет-нет! Мужик он толковый, тверских кровей. Правильно мыслит. А начинал-то с кооперативчика захудалого. Я и не предполагал, что подымется. Значит, прирастил мускулов, раз журнал потребовался. Я ему с удовольствием помогу. И он не обидит. А я ведь случайно позвонил ему. Всю Москву обегал – ничего! А под конец как толкнуло что-то – дай позвоню! А он мне выкладывает идею! Что думаешь, Катерина? Впрягаюсь?

Она понимала: отговаривать сейчас, противиться – веских доводов нет. Не послушает он в этом своём настроении. Но и в удачу не верилось. Такие уж они люди – не «вписываются» в современные отношения.

- Чем он занимается, напомни?

- Керамикой торгует: строительной, бытовой. И услуги соответственные. Не знаю толком.

- Лучше бы производил что-нибудь.

- Ты, Катя, слабо в экономике разбираешься, - снисходительно улыбнулся муж – попал-таки на своего «конька». – Он как раз и производит – ус-лу-ги! Один из наиболее ходовых рыночных товаров! Объём спроса и предложения на услуги, их многообразие – верный  показатель благосостояния общества. Именно здесь лежит основа искомого «среднего класса», гаранта стабильности.

- Старо, - поморщилась Катя. – О «господах средней руки» я уже где-то подробно читала. Но нам-то что до того?

- Зря язвишь. Это очень важный вопрос. Я тебе уже объяснял смысл происходящего…

- Смысл я без твоих объяснений понимаю, - перебила она. – Услуги, они услуги и есть. На панели тоже услуги. Общий рынок! – вскинула вызывающе голову.

- Ну, Катя! Тебе, правда – в сатирики пора, - Игорю очень нравилась она такой: насмешливо-гордой, неподступной в своих мнениях, пусть часто и странных. И он, остывая от спора, залюбовался женой. А вот эта-то способность от души любоваться женщиной и привлекла к нему когда-то Катю.

- А тебе пора в избу, публицист. Хочешь есть – мой руки, - под этим взглядом мужа усталости её как не бывало. Его настрой передался ей.

Игорь мигом подхватил поклажу, обнял жену за высокие плечи и, прижимая крепче, повлёк на крыльцо. Для Валерки места на лестнице в ряд с родителями не осталось, и он сзади ухватился за ручку сумки:

- Пап?! Смотри! Я нести помогаю!

В ответ взрослые счастливо и немного смущённо улыбались.

А потом они ужинали, и он долго что-то объяснял ей «с пятого на десятое» о положении в производстве, сравнивал с прошлым, выделял полезные стороны у рынка, осуждал недостатки, а главное – размышлял о путях улучшения, очеловечения нынешнего уклада.

Она слушала охотно. Только не груда сведений и положений, эта масштабная суета, привлекала её. Просто, она любила его неравнодушие к жизни. И это было в нём самым желанным.

И уже ночью, полусонные, они вернулись к недоговорённому:

- Эх, Катенька… Надоела бедность проклятая. Вечно гроши считаем. И тебя жалко, Валерку, - он бережно исцеловывал её глаза, брови, лоб.

- Смотри сам. Не обольщайся, - свет уличного фонаря мягко выбеливал сквозь занавеску её правильно-округлое, но чуть широковатое к подбородку лицо, и в этом тихом бело-голубом свете тёмные волосы Кати казались чернее, а припухшие губы – полней.

 – Натужная у них жизнь какая-то. Органики нет. Услуги, прислуги, фуршеты разные, банкеты, а на книгу – времени нет. И вечно интерес почему-то деньгами надо подстегивать. Будто, у людей ничего другого не осталось? А в жизни, ведь, столько всего глубокого. Часто высказать даже трудно. Легче бывает изобразить… Бедность – не подарок. Это ясно. Но и того другого не надо. Голова, руки есть – не пропадем.

Вдруг Игорь замычал досадливо и приподнялся на локте:

- Совсем забыл сказать! – едва не перешёл на голос – до того они шептались. – Он через два дня приехать назначил.

- Ну почему ты сразу не встретился? – вздохнула она.

- Да выходные ж начинаются… Слушай? А, может, мне аванс у него попросить?

Катя обняла его за шею и притянула к себе:

- Всё. Баиньки, папа. Раз надо – отправишься. Мама приедет – у неё одолжу.

И снова Игорь собирался в Москву. Жажда работать росла, и вместе росли добрые, подогретые памятью чувства.

- Может, угостить его чем-нибудь?

- Кабачков молоденьких возьми, - Кате передавался его настрой, и она охотно помогала. Сама выбрала и уложила в сумку на колёсиках лучшие: - Раз один живёт, значит – готовить приходится, - она знала, что Вячеслав разведён и большую квартиру оставил жене с дочкой, а себе купил меньшую.

Затем, перед самым выходом, Игорь долго не мог решиться, какую обувь надеть. Катя настаивала на приличной. В ответ он сопел, кряхтел, а после молча полез в старую. Всё на прежнее счастье уповал…

Наконец, полюбовавшись на дорожку спящим сыном, тронулся. Катя вышла с ним за калитку и отчего-то тревожно смотрела вслед,  пока того не скрыли за поворотом гравийки сонно-тихие березы.

Москва изнемогала от духоты. В конторе с модным названием «офис» кондиционеры и вентиляторы трудились истово, наравне с людьми, но воздух оставался тяжким – окна выходили на проспект. Игорь забыл, что кабинет Славы, плотно всегда закрытый, находится в центре коридора и промахнул до самого его конца, едва не вкатив свою тележку в озеркаленный доверху торец.

Слева, из рабочей комнаты со снятой с петель дверью выглянула женщина. Игорь кивнул:

- А Вячеслав, э-э..? – отчество не припоминалось.

- Вячеслав Геннадьевич скоро освободится. Присядьте, - пригласила она по-домашнему мягко, и тот, поблагодарив, опустился на крайний стул.

В этой заставленной компьютерами комнате он высидел, приглядываясь, около получаса. Отметил, что женщина, его где-то возраста, не накрашена. Значит, дает им Славка послабление. Зато мужчины заходящие-выходящие – строго в галстуках и в «хрустящих» сорочках. Сущие клерки! И ещё обратил внимание: служащих во всех помещениях человек до двадцати, но тихо. Слышно, как вентиляторы шелестят. А главное – люди всегда знают, чем их глава сейчас озабочен, и занят ли, и когда освободится. Будто у того дверь нараспашку, а кабинет – проходной двор! К Игорю так и обращались мимоходом, но вежливо: обождите ещё немножко. Он уже почти закончил важный разговор. Ну, прямо таки японская «фирменность»! Да, жизнь тут намертво привязана к своему «родителю» и не мыслима без него. Понятно, отчего дельцы предпочитают заведениям свои имена присваивать. Вот какие приходится «премудрости», известные в капитализме каждому с пелёнок, на уклоне лет постигать!

И Игорь, слабо улыбаясь, в ожидании встречи, исподволь примеривал на себя эту размеренную деловую обстановку.

И вот Вячеслав принял его. Не здороваясь, не подав руки, наработанным коротким жестом повёл на ближний «совещательный» стул.

- Как жизнь, рассказывай? – на его крупном дрябловатом лице обозначилась чуть видная улыбка.

 - Потихоньку, - Игорь непривычно оробел. Так робеют перед экзаменом: - На грядках копаюсь.

- Бросал бы ты ерундой заниматься. Приходил бы ты ко мне. Видишь, я в делах весь, - Вячеслав явно приценивался исподлобья: так, чтоб выражения глаз его не увидали.

- Было б дело стоящее, а работать я люблю, - Игорь спешил уверить друга в своём желании. Но и сам изучал того. А тот с последней их встречи явно осолиднел. Никакой суеты – сама степенность! А живот уже переваливает через брючный ремень. Оттого и сидит хозяин, наклоняясь плечами к столу. Скоро на подтяжки перейдет. Он всегда-то предпочитал дородность, вот она и давит его: глаз мутный, сам – вялый. И вентилятор перед лицом не поможет. Игорь, на правах старой дружбы, позволял про себя некоторую иронию.

- Дело я задумал крупное. Но прежде кое о чём должен узнать. Я ведь помню, голуба моя, как мы когда-то время с тобой убивали, - он снял дорогие очки в строгой оправе и двумя пальцами сжал переносицу, будто скупые слёзы отёр. А затем посмотрел холодно, проницательно: - И условия успеха я тебе тоже, помнится, излагал. С тех пор я их выполняю. Результат видишь сам. Поэтому, спрашиваю прямо: какие у тебя отношения с алкоголем?

- Выпить не откажусь. Особенно – за чужой счет. Но без запоев, - пошутил Игорь.

- Хорошо, что сознался, - тот шутки не понял и заговорил внушительней. – Я сразу понял. Выглядишь неважно.

- В самом деле? – Игорь провел пальцами по запавшей щеке и решил «попридуряться». Иногда он поступал так в работе, если приходилось разбираться в непростых людях и обстоятельствах. Бывает, нужно по-детски, в общем-то, прикинуться, и когда с тобой перестают считаться, открывают бездумно такие стороны характера, подробности отношений, какие известны только своим.

- Да, голуба моя. Ведь я знаю, как это зелье человека губит. Наполовину из-за него семью потерял. Ты это знаешь. А в чём главная опасность? Накапливаясь в клетках, алкоголь питает собой организм, иссушает и убивает его. Тебе это известно?

- То-то, я смотрю, ослаб, - Игорь печально помотал головой. - Думал – от овощей. Я и тебе кабачочков привез – с грядки, молоденькие. Там, в коридоре стоят, дожидаются.

Вячеслав поморщился, и что-то сходное с жалостью мелькнуло в лице:

- Могу предложить помощь. Завтра утром свезу тебя к одному доктору. Обезопасим тебя для твоей же пользы. Представь: необходимо на презентации быть, а ты – с похмелья. А ведь ты лицо фирмы представляешь. Как с тобой поступить? – и Вячеслав принялся повертываться туда-обратно в своём подвижном кресле: то ли нервничал из-за будущих негодных поступков того, то ли своему вентилятору неосознанно подражал?..

- Да убить мало, - трагично скосил зрачки к переносью Игорь. Целый театр кобуки с гневом на самого себя получался!

- Пойми, голуба, - повеселел хозяин. Откинулся к спинке. Картинно вытянул из-под кресла затекшую ногу: - Успеха не добиться, не пресекая вредных и даже отвлекающих привычек. А теперь, если ты согласен со мной, можем перейти к делу.

Игорь торопливо закивал. Кажется, он достигал цели, и ему оставалось внимательно слушать. Публициста вёл уже профессиональный интерес.

- Я задумал подобное издание, - протянул Вячеслав красочный, в полсотни страниц, германский журнал по керамике.

Игорь пролистал, пытаясь угадать содержание разделов:

- На какого читателя расчёт?

- Профессиональные круги: производители, торговля, сервис, - в речи Вячеслава появилось что-то резкое, рубленое.

- Характер текстов?

- Две трети – общекультурный. Треть – технический: производство, технологии, «ноу-хау». Рекламы немного. Тематика: всё по керамике как можно шире. От стоматологии, унитазов до Севра и Мейсена, - хозяин оживился и близоруко-усталый взгляд обрёл цепкость. – Я по старой дружбе могу доверить тебе всю литературную часть. Задача – связь с производством, управленцы, наука. Предлагаешь подавать к публикации материалы. Но печатаем бесплатно.

Игорь слушал и недоумевал: кто ж станет подавать «за так»? Выкладывать разработки, замыслы? Хотя бы журнал имел уже рекламный вес, хождение. И потом, отчего сразу такой разброс, как у «ошпаренного плюрализмом» дешёвого газетчика? Явно спешит. И либо не понимает всей трудоёмкости задуманного, либо очень состоятельный человек, либо…обычный расчет на нищету подобных Игорю журналистов, промышленников, типографов. Но какая за этим цель? Реклама, говорит, мало его интересует…

- Будут загранкомандировки на выставки, ярмарки. Задача та же – сбор информации. Она должна быть подробной, достоверной. Всё закладывается в банк данных.

Вот и встало всё на свои места. Правильно мыслит тверской мужичок: наиценнейший товар – информация. Спешит оседлать, покуда «ниша не занята». Идёт «ва-банк»! Правда, по дешёвке. А все эти «общекультурные» тексты – прикрытие. Как и весь журнал вместе с ним, с Игорем, в придачу – только средство и орудие производства денег. Оставалось узнать, во сколько оценит новоявленный «столп отечества» своего бывшего друга вкупе с его образом жизни, привычками, внешностью?

Запищал, замигал глазком-лампочкой пульт. Вячеслав снял трубку, недовольно о чем-то выслушал.

- Сейчас вернусь, - нехотя оторвался от стула.

Игорь, оставшись один, прогулялся по кабинету. Задержался у зеркала. Что за «печать порока» нашёл Славка в его лице? Обычное лицо: сухощавое, загорелое, обросшее жидкой бородкой и усами, что отпустил в деревне – лень бриться. Глаза красноваты? Так, недоспал. Взгляд невесел? Отчего ж веселиться? Но зато и не мертвящий, как у того. А вот чего уж нет в нем, Игоре, вовсе, так это выражения обязательного для подобных мест довольства. Может, именно эта «диковатость» их тревожит? Да, физиономия для лазутчика по сбору информации явно провальная.

Вячеслав вернулся едва не разгневанным – внизу у рабочих побывал:

- Что за народ такой?! Я из своих денег плачу – и ни на грош уважения! Думают, я их обсчитываю! Волками смотрят! Ведь всё равно эти деньги пропьют! – и он тряс головой, снимал и надевал очки и промокал платком лоб.

- Итак, что осталось обозначить? Периодичность – раз в месяц. Пилотный номер – к середине сентября. Через день хочу слышать общую концепцию: разделы, рубрики и так далее. Изучи дома, - протянул несколько брошюр. – Кладу тебе полтысячи долларов.

И вновь Игорь изумился. Даже брови полезли вверх, и лицо вытянулось. В нереальные сроки «по старой дружбе» тот «три шкуры» собрался с него спустить почти задаром!

- Так-то, голуба моя. Начинай жить, - по-своему прочитал Вячеслав его удивление. – И запомни: обо всём, что здесь слышал, мои «холуи» знать не должны, - кивнул в сторону двери. – Под журнал откроем независимую фирму. Во главе – моя дочь. Это будет ваше дело. Помнишь её?

- Ещё бы, - грустно усмехнулся Игорь. – Вот и выросла. А когда-то ты коляску её пивом обставлял. Бутылок пятнадцать вмещалось. И на стадион шли расслабляться. Помнишь? Весело жили…

- Оставь, - поморщился он. И когда Игорь уже поднялся, небрежно вдруг очертил пальцем кружок на уровне лица того. – Да, а когда ты начнёшь брить это?

Игорь возвращался к семье, к дальнейшей их жизни точно оплёванный и пришибленный. Действительно, мир денег подчиняет. Он только попробовал занести ногу в полуразбитом своем мокасине к его порогу, и то в себя прийти не может. А уж за порогом вовсе придавит ниже земли! И стоит ли мнить победителями тех, переступивших? Стоит ли ради такого успеха страстишки свои, слабости житейские вовнутрь загонять разной химией-магией, чтобы на их место сильнейшие возводить? И может ли быть какой-то путь к какому-то совершенствованию при подобной основе? Или права его Катерина, что не спешит разменивать своих старых стилей? Как якорь она у него. И так должно быть. Ведь, ему тяжелей, он мужчина – стремится к общественному интересу.

На душе отпустило только дома, когда Катя своим лёгким смехом отогнала хмарь. Всласть нахохоталась – Игорь, ободряясь, передал всё в лицах. Но особо растрогали её пятьсот долларов. Совсем никчемный у неё муженёк, раз даже за такой окладец зацепиться не смог!

На другое утро Игорь встал позднее обычного. Хмурый, вышел к завтраку. То ли к перемене погоды, то ли из-за вчерашнего разболелась голова. Да ещё с ночи засомневался в правильности выбора. Неужто, так и жить им, одним днём, и дальше?

Ели молча. Он долго сопел, кряхтел, незаметно поглядывал на Катю, на Валерку.

- Что за шишка на лбу? – спросил вдруг строго.

- И локоть с коленкой содраны, - подхватила мать.

- Это меня земля наказала, - серые чистые глаза сына смотрели младенчески-безвинно.

- Это за что же? – отец не смягчился, а напустил строгости ещё.

- А что от мамы убежал без спроса, - Игорю отвечала сама кротость, и он подозрительно скосился на жену.

- Что это он сегодня такой правильный? – нечто из вчерашнего в офисе вдруг почудилось ему за всем этим.

- Вкусненького надеется получить. Пора бы, отец, такие вещи понимать, - уколола Катя. Это значило: мало сыном занимаешься.

Игорь засопел глубже, но смолчал. Настроения связываться покуда не возникало. Позже припомнит, в разгар деревенской скуки…

Такой уж по-славянски воинственной была их любовь. Порой и окружающих не стеснялись, навроде той Одарки из «Запорожца за Дунаем»: «Та нехай же ж бачуть люды»!.. Пережитки общинного строя – шутил Игорь. Что умные скроют, эти напоказ выставят; и наоборот. И оттого слыли они неблагополучной парой.

Валерка, сметливый как все дети, по настрою родителей понял: ничего «такого» не будет. А мама хоть и выдала его, она же и побалует. Но на всякий случай спрятал смышленые глаза и завозил ложкой в тарелке. А размесив, раскрутив манную кашу до самых краев, решил подластиться к отцу, для верности:

- Пап, а пап? Смотри! У, какое болото получилось! Смешно, да?

И тут Игорю до конца всё стало понятно. И он рассмеялся:

- Это точно, милый! Болото – так, болото! Будь здоров!