Эта фраза взята из стихотворения лучшего лирика-романтика грузинской поэзии Николоза Бараташвили. Юноша-поэт с высокой трагической судьбой…

Он родился в тысяча восемьсот семнадцатом году в переломное, очень трудное для Грузии время. Тогда перестраивался весь исторический уклад жизни народа. Страна только врастала в плоть Российской Империи, входила в поле современных культурных тенденций не только России, но и Европы.

А в это время набирала силу реакция на крах идей эпохи Просвещения, гуманизма, рационализма. Эта реакция получила в истории искусств имя «романтизма».

Грузия прошла свой особый путь к новому стилю и методу выражения жизни как прочтения личности-символа, этой высшей духовной ценности бытия. «Романтизм» - безусловный возврат к ценностям христианства с идеализацией некоторых сторон эпохи Средневековья, но осложнённый грузом скептицизма, этого наследства Просвещения и первого опыта построения буржуазных обществ. Отсюда – глубокое порой уныние, разочарованность в «научном и социальном прогрессе», или, как выражался Гоголь – «безочарованье». И отсюда же – нестерпимая жажда, безрасчётный порыв к возможному и «должному» идеальному. И обострённый чувством поиск его.

В грузинской поэзии это наиболее полно проявилось у Бараташвили. Но, вдобавок, юный поэт сумел вживить в это новое то главное достоинство, что отличало прежнюю родную традицию – эпичность, высокий гимнографический строй, восторг верующей души перед Божественным Началом. Эта традиция идёт ещё с пятого века, времени принятия Православия и начала книжности. Вот пример из стихов тогда восемнадцатилетнего юноши:

Молчат окрестности. Спокойно спит предместье.

В предшествии звезды луна вдали взошла.

Как инокини лик, как символ благочестья,

Как жаркая свеча, луна в воде светла.

Ночь на Святой горе была так бесподобна,

Что я всегда храню в себе её черты

И повторю всегда дословно и подробно,

Что думал и шептал тогда средь темноты.

Когда на сердце ночь, меня к закату тянет.

Он сумеркам души сопутствующий знак.

Он говорит: «Не плачь. За ночью день настанет.

И солнце вновь взойдёт. И свет разгонит мрак[1].

Николоз Бараташвили принадлежал старинному княжескому, но обедневшему роду. Всю короткую жизнь юношу сопровождало какое-то роковое невезение. Всё было против него, против его таланта.

Его отец служил у Ермолова и Паскевича. Был он вспыльчив и азартен и проиграл в карты всё достояние семьи. Разорил детей, жену. Мать поэта, Евфимия, до конца потом содержала ставшего нахлебником и обузой мужа. Она была женщина деятельной любви и доброты. Терпеливая, гармоничная, тонко чувствующая прекрасное. Все эти качества ей удалось взрастить и в сыне. Сама же всю жизнь в одиночку тянула свою тяжёлую «телегу быта». Привычная печальная картина – будто время совсем не меняется…

Эти переживания, это сострадание матери, отложились в характере Николоза, вошли затем в его стихи человечностью. Семья жила очень трудно. Бедность и распущенность отца закрывали путь к общественному положению, послужному росту юноши. А ведь он ещё в старших классах тифлисской гимназии ярко выделялся в кругу друзей своим даром, своей мудростью не по годам. Но никому из «людей значительных» дела до его таланта не было. Все и так сами были талантами…

В двадцать два года от роду Бараташвили закончил первую поэму «Судьбы Грузии». Эта вещь – очень значима. Это попытка осмыслить объективно пользу и вред от присоединения Грузии к Империи. Поэт признаёт и необходимость этого шага в тех условиях в окружении злейших врагов, и предвидит будущие пагубные последствия: разложение родовой культуры наступающей «светскостью, европеизмом». Конфликт непримирим и неразрешим в ближайшем времени. И тогда у поэта возникает центральный, связующий и цельный образ Софии, жены советника царя. Именно в женщине Грузии он видит ту охраняющую силу, что способна нести через поколения самобытные народные начала. И он как бы выкликает, зовёт такую женщину. Это голос к своему народу, ко всему лучшему в нём:

Крепко обнял он свою жену в ответ,

Радуясь её словам и гордый.

Женщины былого, слава вам!

Отчего, святые героини,

Ни одна из женщин больше нам

Вас напомнить не способна ныне!

Стынет в женщинах душевный пыл.

Без него теплей в столичной шубе.

Ветер севера оледенил

В жилах их следы отчизнолюбья.

Что им там до братьев, до сестёр?

Им бы только жизнью наслаждаться.

Грузия? Грузины? Что за вздор!

Разве важно, как им называться?…

Не правда ли – универсально и злободневно?..

По выходе из гимназии Николоз должен был поступать в службу, кормить семью. Он хотел идти по военной линии, но мать резко противилась. Да и сам он немного хромал – повредил в детстве ногу.

Они обратились за помощью к дяде, брату матери, генералу, правителю Аварии и знаменитому поэту Григолу Орбелиани. Но помощи от него не получили. Юноше удалось устроиться только столоначальником в правовое заведение со звучным названием «Экспедиция суда и расправ».

Так он попал в известную трясину тупой чиновничьей службистики. От этой застойной среды, от постоянного гнёта малоденежья спасали только природа – всё свободное время он проводил на реке, в горах – созерцательность и поэзия.

Наш бренный мир – худое решето,

Которое хотят долить до края.

Чего б ни достигали мы, никто

Не удовлетворялся, умирая.

Завоеватели чужих краёв

Не отвыкают от кровавых схваток.

Они, и полвселенной поборов,

Мечтают, как бы захватить остаток.

Что им земля, когда, богатыри,

Они землёю завтра станут сами?

Но и миролюбивые цари

Полны раздумий и не спят ночами.

Они стараются, чтоб их дела

Хранило с благодарностью преданье,

Хотя, когда наш мир сгорит дотла,

Кто будет жить, чтоб помнить их деянья?

Но мы сыны земли, и мы пришли

На ней трудиться честно до кончины,

И жалок тот, кто в памяти земли

Уже при жизни станет мертвечиной.

Главным событием жизни Николоза Бараташвили стала его влюблённость. Он оказался необычайно одарённым в этом чувстве. И влюбился, конечно же, в первую красавицу Грузии Екатерину Чавчавадзе, сестру жены Грибоедова, Нины. Юноша часто бывал в музыкально-литературном салоне дома поэта, генерала и «патриарха» всего образованного общества Грузии и Тифлиса Александра Чавчавадзе. И глубоко влюбился в его дочь, когда та пела романс на одно из ранних стихотворений Николоза.

Ты силой голоса

И блеском исполненья

Мне озарила жизнь мою со всех сторон,

И счастья полосы,

И цепи огорчений –

Тобой я ранен и тобою исцелён…

Могу признаться я:

Когда с такою силой

Однажды «Розу» спела ты и «Соловья»,

Во мне ты грацией

Поэта пробудила,

И этим навсегда тебе обязан я.

Да, эта любовь развернула талант юноши необычайно! До него так о любви ещё никто не писал. В этих стихах – ни тени восточной неги, эстетизированной эротики, телесной мелкости. Эти стихи – предельный порыв Духа. К тому же, поэт встречал в красавице неравнодушие. Они были молоды; и он так же хорош собой – стройный крепкий юноша со сходящимися плавными бровями, удлинёнными чёрными глазами, каштановыми кудрями.

Что странного, что я пишу стихи?

 Ведь в них и чувства не в обычном роде.

 Я б солнцем быть хотел, чтоб на восходе

 Увенчивать лучами гор верхи;

 Чтоб мой приход сопровождали птицы

 Безумным ликованьем вдалеке;

 Чтоб ты была росой, моя царица,

 И падала на розы в цветнике;

 Чтобы тянулось, как жених к невесте,

 К прохладе свежей светлое тепло;

 Чтобы существованьем нашим вместе

 Кругом всё зеленело и цвело.

 Любви не понимаю я иначе,

 А если ты нашла, что я не прост,

 Пусть будет жизнь избитой и ходячей –

 Без солнца, без цветов, без птиц и звёзд.

 Но с этим ты сама в противоречье,

 И далеко не так уже проста

 Твоя растущая от встречи к встрече

 Нечеловеческая красота.