В нашем доме часто звучит неповторимый голос Клары Михайловны Румяновой. Дети любят слушать записи знаменитых песен из мультфильмов в её исполнении. А я при этом каждый раз думаю: необходимо собраться, сесть и написать то, что знаю об этой актрисе.

Судьба её сложилась парадоксально. При всей общей любви к ней и невероятной популярности, история Румяновой – это история ещё одной искалеченной актёрской жизни.

Я познакомился с Кларой Михайловной во второй половине восьмидесятых годов, уже на вершине её славы. Тогда шла «перестройка», и открылись некоторые возможности говорить на темы, ранее подпадавшие полной или выборочной цензуре. И Румянова задумала, а следом начала осуществлять свой цикл интермедий «Женщины в русской истории». Некоторые части цикла она поставила на сцене Театра-студии киноактёра. Увы, эта экспериментальная площадка, где режиссёры обкатывали будущие экранные работы, а киноактёры могли «держать форму» и наращивать сценический опыт, вскоре была закрыта.

Также, на телевидении сняли ряд сценических монологов Румяновой по этому циклу. И вот в самой середине этого труда Кларе Михайловне потребовалась помощь. Нет, она бы и дальше сумела всё сделать сама: собрать материалы, составить композицию, написать текст, найти музыку, нужные костюмы и т.п. Но её старенькая мама серьёзно заболела, и актриса, уже сама пожилого возраста, оказалась связанной постоянным уходом, лечением. Они жили вдвоём, и никого из родни у них не было.

Вот тогда приятели Румяновой попросили меня, достаточно молодого в ту пору и по годам, и по опыту работы, помочь ей. Нужна была помощь в подготовке и обработке материала о драматичной судьбе Натальи Борисовны Шереметьевой, дочери петровского фельдмаршала, победителя шведов в Северной войне. На что я, разумеется, с большой радостью согласился. И начались наши частые встречи, долгие пространные беседы.

Клара Михайловна и её мама жили на Мосфильмовской улице в двухкомнатной, но тесной квартире. Жили очень скромно, без «излишеств». Имелось только необходимое. Кухня, где мы чаще всего беседовали за чаем – вся в кудрявых комнатных цветах и развешенных сборах трав. И – обволакивающий аромат от них!

Румянова была знатоком народной медицины, сама выхаживала маму. В ней выступало явное дарование лекаря. Сколько подробнейших советов она раздавала! Скольким помогала эта огненно-живая, весёлая на людях и совершенно открытая, прямая по характеру женщина! А ведь и она в ту пору уже прихварывала. Но это, вместе со всем грузом тяжёлых жизненных переживаний, нисколько не меняло её нрава.

Итак, я какое-то время ходил в Историческую библиотеку к знакомой сотруднице. Отыскивал с её помощью в старинных книгах сведения, выписывал. А после засиживался на Мосфильмовской до ночи: мы обсуждали, прикидывали возможную композицию, развёрнутый монологический текст, из которого Клара Михайловна сама будет выкраивать под себя окончательный вариант.

Тогда, в разговорах, я многое узнал о ней с её слов. Она была откровенна, проста в обращении, а суждения, мнения, оценки отличались неизменной ясностью.

Актёрская карьера Клары Михайловны начиналась блестяще. Она закончила ВГИК, знаменитейшую мастерскую С.А. Герасимова, выпускавшую лучших киноактёров. Её заметили, и пошли роли. Эта хрупкая женщина с удивительными небесно-голубыми глазами владела всеми основными гранями таланта, мастерства. Жёстких и зачастую жестоких рамок амплуа для неё не существовало. Она превосходно танцевала, пела, могла блистать в водевиле, мелодраме. Комические, сатирические, лирические и героические роли равно были по плечу. Но всё же, самая сильная сторона – остро драматическая. Её глаза вмещали и выражали на экране страдание трагедийного накала! Так случилось в небольшой роли из картины Швейцера по роману Толстого «Воскресенье». И судьба, казалось, ведёт актрису именно этим путём к вершине той поры – к роли княжны Марьи Болконской в фильме-эпопее «Война и мир». Бондарчук остановил свой выбор именно на Румяновой в паре с Олегом Стриженовым, которому предназначалось играть князя Андрея.

В принципе, всё было решено, выбор сделан. Актёров захлёстывал азарт и восторг от будущей работы. Кинопробы продолжались ради отчётности, чтобы соискатели и чиновники не могли обвинить постановщика в субъективном выборе. Возможность обвинений подкреплялась тем, что второй режиссёр картины Анатолий Чемодуров был в ту пору мужем Румяновой.

И вдруг на этих пробах происходит нечто: Бондарчук решает посмотреть Смоктуновского на роль князя Андрея. Видимо, это делалось всё из той же подстраховки ради министра культуры Фурцевой, ярой поклонницы этого актёра, чтобы уже наверняка утвердить избранных. И было ясно без проб, что Смоктуновский, при всём таланте, не подходит изначально по типажу. Но смена назначена – актёры в павильоне. Пробовали по сцене прощания перед отъездом князя Андрея на войну: сестра одевает ему на шею цепочку с иконой и благословляет.

Румянова отыграла, как и положено ей. А когда Смоктуновский ушёл, вдруг при членах группы, дружески называя Бондарчука по имени, высказала в запале, ещё пребывая в роли: зачем он пробует на князя, офицера, сутулого актёра с явно еврейской внешностью?! Это не было произнесено оскорбительно – это было простое определение факта. К тому же, она переживала за Стриженова, но никакими национализмами и прочими «измами» никогда не страдала. И вот – вырвалось!

В ответ – минута полного, гнетущего молчания.

Да, Клара Михайловна сожалела о тех словах. Но было поздно: никто объясняться с ней не собирался. Бондарчук, опасаясь слухов, наговоров, снимает с ролей Румянову и Стриженова, подбирает другую пару, всем известную по фильму. И следом её перестают снимать, не предлагают ролей. Это известный, негласный и самый жестокий приём корпоративной киномашины вкупе с надзирающими чиновниками. И применили его бывший друг с бывшим мужем.

Бойкот посмел тогда нарушить только Михаил Абрамович Швейцер, блистательный режиссёр и бесстрашный человек. Он сам чуть раньше попал под «каток» цензуры, запретов, травли своей же «кинобратией» за острую, злободневную картину о деревне "Тугой узел", снятую им по очерку Тендрякова. Швейцер был прям и честен, и ему негласно запретили снимать фильмы на современные темы. Он вынужденно перешёл на экранизации. Блестяще ставил русскую классику, сделался глубоко верующим православным человеком, у которого в доме открыто стояли иконы.

Михаил Абрамович всегда сочувствовал актёрам, попавшим в беду, и старался помогать, чём возможно. То есть – давать, прежде всего, роли.

Но вернусь к Кларе Михайловне. С той поры жизнь молодой женщины опрокинулась: ни заработка, ни надежд на возможные перемены. Её просто выбросили из кино и почти выбросили из жизни. Она узнала отчуждение многих, одиночество. 

И вот тогда Румянову спас уникальный голос, музыкальность. Талант пробил возведённую стену в совершенно неожиданном направлении. Благодаря бойкоту, «Союзмультфильм» открыл свою «звезду» первой величины на десятилетия, а все мы обрели то, что осталось в наследие от актрисы.

Сама же Клара Михайловна надолго ушла за кадр. Жил только её голос. Он не просто оживлял, но превращал в яркие образы и мультзверушек, и прочих, совсем уже диковинных персонажей. А что сказать о песнях?! В какие только образы ни воплощалась Румянова, какие краски ни находила изнутри них! То есть, она сама создавала с опорой на песни живые звучащие образы то гонимого ветром пёрышка, то облаков-белогривых лошадок, то Джона-ячменное зерно, то злорадную блоху с едва не мефистофельским смехом и ещё многое-многое. И всей этой классикой жанра мы с нашими детьми косвенно обязаны Бондарчуку!

Но, тем не менее, вопреки огромному успеху, драматический дар актрисы искал выхода, не находил его и постоянно мучил. Груз несыгранных ролей – тяжелейший груз в быстротекущем времени жизни. Невозможно забыть, как однажды в беседе она вдруг выкликнула со стоном: «Если б ты знал, как я хочу играть! Какие драматические роли я могла бы исполнить! Как я устала выламывать свой голос! Для меня это почти каторга! Нет, я понимаю, как это нужно детям, какая это радость. Но…».

Да, всё дело – в этом самом «но». Тот лирико-героический цикл о прекрасных женщинах нашей истории и зародился в воображении Клары Михайловны, как необходимейшая отдушина. Вдобавок, она прекрасно видела ту захлестнувшую общество деградацию, ложь, измельчание. Размышляла и находила возможность противодействия в живом прикосновении к истории через сценические образы и судьбы высокого звучания. И полностью вкладывалась в своих героинь: в святую княгиню Евдокию, супругу Дмитрия Донского, в княжну Белозерскую, ушедшую вслед за любимым и сражавшуюся под видом мужчины на Куликовом поле, или в ту же страдалицу-схимонахиню Наталью Шереметьеву. В этих работах актриса-автор сумела найти сочетание лиризма с эпическим звучанием и драматизмом трагического содержания.

Естественно, в этом материале Румянова соприкасалась с основой уклада минувшей жизни, которая спаяла народ в тяжелейшие времена. И наши беседы с ней неизменно упирались в Православие, веру вообще. Клара же Михайловна была воспитана в атеизме и коммунистических убеждениях. Её отец, родом из семьи фабричных Иваново-Вознесенска, был бригадным комиссаром, погиб в сорок первом году в боях под Ростовом. А раньше, в тридцать седьмом, его арестовали и посадили в знаменитый Владимирский централ. Дочь его, ребенком, часто ездила с мамой к нему. И те узелки-передачи, мрачные коридоры, решётки, то горе остались в памяти глубочайшим переживанием. Кстати, этой памятью Румянова и наполнила роль в картине Швейцера по роману «Воскресенье».

Перед войной отца выпустили и даже восстановили в должности, звании. Он же, несмотря на пережитое, в убеждениях не поколебался. И его пример, конечно, во многом руководил жизнью дочери. Он и назвал-то её в честь Клары Цеткин. И актрису очень смущало, что она каким-то образом, неосознанно, вдруг может повредить памяти об отце. Ей чрезвычайно трудно было изменить что-либо в убеждениях даже во времена саботажа, предательства номенклатуры, грабежа и развала ею страны. Хотя и Православие, веру Клара Михайловна, исходя из лично уже своего знания и понимания, не отрицала. Но принять душой без убеждения, проросшего опытом собственной жизни, не могла – признак натуры глубокой и сильной.

Румянова долго оставалась на этом перепутье: и к вере тянулась, как к силе, формирующей личность на самом высоком, духовном, уровне; и до последнего надеялась на желанное благо «перестройки», как очищения социализма, всего лучшего в нём. Её взгляды не были ни наивными, ни фанатичными. Они были романтическими. Она до конца верила в возможное торжество всего того лучшего, что провозглашалось целью коммунистического учения, и что отчасти смогло прорасти в СССР. Но когда предательство тех идей осуществилось, когда партийные массы со своими вожаками легко отреклись от вчерашнего дня, что-то очень существенное в душе актрисы дрогнуло, хотя и после она от себя в прошлом не отказывалась. Она бы посчитала это низостью.

Но ещё накануне этого массового отречения, в судьбе Клары Михайловны состоялось исключительное событие. Между теми нашими встречами, беседами, ей выпала возможность съездить по приглашению с группой актёров в Италию. Одну из экскурсий им устроили в городок Ассизи. Сводили в знаменитый монастырь, основанный Франциском. Затем они направились в другой, неподалёку – в женскую обитель известного своим строгим уставом ордена «клариток». Средневековый этот монастырь заложила католическая святая Клара. Там наших актёров встретила настоятельница с монахинями. Показали обитель, рассказали. Напоследок осмотрели собор. Клара Михайловна приметила, что аббатиса время от времени очень внимательно приглядывается к ней. Когда все выходили из собора, Румянову остановила их молоденькая переводчица. Сказала, что настоятельница просит задержаться. Подвела к той. Аббатиса спросила имя. Затем – откуда она? Узнав, что из Москвы, предложила подойти к усыпальнице санта Клары, а переводчице велела выйти и ждать на паперти.

На стене у надгробия - небольшая завеса. Настоятельница отодвинула шторку. Открылся католического письма иконный портрет санта Клары. И Румянова обомлела – на неё смотрело буквально её собственное лицо!

Аббатиса задёрнула ткань, и они вышли из собора.

И вот, что следом узнала Клара Михайловна через переводчицу. В старинной книге монастыря записан ряд наставлений и указаний санта Клары будущим настоятельницам. Так, она строго запретила показывать кому-либо то её изображение. Одни аббатисы имели право видеть его. И дальше – оговорка-предсказание: однажды в монастырь придёт женщина-чужестранка, лицом как две капли воды схожая с нею. Она будет носить то же имя - Клара. Приедет издалека, с севера. И тогда настоятельница, при которой это случится, должна показать этой женщине её изображение. Что и состоялось спустя много столетий! У Господа свой счёт по взысканию душ – не во времени, а в вечности.

Надо ли говорить, что чудо не прошло мимо сердца Клары Михайловны. Как она рассказывала об этом событии на той самой уютной кухоньке, вернувшись из Италии! А после взяла недавно выпущенную свою пластинку с фотопортретом в молодости и подписала зелёным фломастером на яркой обложке, возвращая меня в детство: «Андрюшеньке от Клары Санты».

С той поры в актрисе начал совершаться долгий глубинный переворот всего мировоззрения. Она сознательно приняла Веру и готовила себя к таинству Крещения.

Клара Михайловна крестилась и воцерковилась уже в девяностые годы. Время было самое жестокое. Работы нет. В кино – стагнация производства. Театр-студия закрыт. К телевидению с такими героинями цикла не подпускали близко. Везде навязан культ антигероя. Отныне демонстрировать миру «загадочную русскую душу» призваны совсем иные персонажи: преуспевающие в своих важных занятиях бандиты, садисты, проститутки и содержанки и прочие.

Увы, цикл Клары Михайловны так и остался незавершённым.

В те годы мы видались реже, но часто созванивались. Мама её скончалась, и актриса осталась совсем одна. Вернее – один на один с Верой и Богом. И никакие житейские беды не могли изменить её. Она оставалась всё той же, какой была прежде: бодрой, весёлой, открытой и прямодушной, - и старалась чем только можно помогать друзьям в борьбе с унынием, тоской и мерзостью эпохи, да и просто с собственными болячками. Но тайно, конечно же, страдала от всего происходящего.

Последняя наша встреча состоялась на кинофестивале в бывшем Дворце съездов Кремля, в завершающем году столетия и тысячелетия, завершающем году, можно теперь итожить, труднейшей, противоречивейшей эпохи. Я получал на сцене свой приз, а Клара Михайловна едва не на весь зал как-то по-детски непосредственно выкликала меня по имени, уменьшительно...

И дальше мы сидели рядом, радостно беседуя - почти, как прежде. Потом будут ещё телефонные разговоры, но встреч, увы – никогда. Как часто мы говорим это: если б я мог знать! Укоряем себя, сожалеем…

В тот летний вечер мы не пошли на банкет, а отправились провожать в метро совсем старенькую киноактрису Любовь Соколову. Шли медленно и буквально наслаждались общим разговором и какой-то дружеской тёплой соединённостью.

Память навсегда отстала картину прощания: на перроне станции Клара Михайловна с Натальей Аринбасаровой поддерживают под руки Любовь Соколову, ожидают состава, а я машу им вслед.

2007 г.