Сайт писателя Андрея Можаева
Библиотека
| Главная » Статьи » Драматургия » Разное |
Сны о Шотландии (сценарий). Часть 1.
 (сценарий полнометражного анимационного фильма на темы шотландских легенд, киноверсия повести)
"Будем по мере сил учить народ радости. И будем помнить, что уроки должны звучать бодро и воодушевлённо, должны укреплять в людях мужество... Чистая совесть - залог мужества". Роберт Льюис Стивенсон
На излете средних веков у самой границы Хайленда и Лоуленда, горной и
равнинной Шотландии, стоял замок. Выше – одни голые молчаливые утёсы.
Ниже – холмистые дебри да редкий крик зверей. В самом же замке дни
напролет слышна лютневая музыка и женское пение. В просторном светлом зале частые окна высоки и стрельчаты. Посередине – длинный стол. По двум его сторонам сидели за кройкой, шитьем и украшением нарядов несколько женщин в тёмных платьях: строгих, но богатых. Самая старшая – сухопарая и суровая на вид – пела низким голосом: «Проснись поскорее, мой лорд, мой супруг, Надень свой тяжелый доспех. Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь Обвенчана тайно от всех»… - Да, на этих новых кроях мы получим добрый доход от всех знатных домов королевства, - оторвалась она от пения, залюбовалась своим рукоделием. Из-за стола поднялась юная девушка, единственная среди всех – в светлом расшитом платье. На волосах цвета льна - сеточка из золотых нитей. Черты лица тонкие, стройные. Небесного свечения глаза мечтательны. Она подошла к проёму и прижалась плечом к стене. Загляделась вниз на холмы, охваченные в это, ещё не прогретое утро, лёгкой дымкой. «Проснитесь, проснитесь, мои сыновья, Седлайте коней вороных. Пусть люди не скажут, что Дугласа дочь Венчалась тайком от родных!»… - Как тихо и пусто вокруг, - улучив мгновенье, вздохнула девушка. - А ведь совсем недавно в этих замках было так многолюдно, - сочувственно отозвалась самая молоденькая из дам. – Они славно закрывали врагам пути в наши горы. - Жаль, мы не жили тогда, - не сдержала грусти её собеседница. - Это в вас юность говорит, ваша светлость, - подняла лицо от работы старшая камеристка, та, что пела. – Поживёте немного и воздадите хвалу Господу за наши мирные дни. Нет ужасной резни. Можно без страха заводить семьи, деток растить, радоваться в праздники. - Да, - подхватила её скучный правильный тон девушка. – И воспевать не доблесть, а богатство и титулы, - и она вновь уселась, взялась за материю и иглу. – Мы теряем вольность и сердца дряхлеют. Одни предания ещё напомнят. Вдруг за окнами послышался топот копыт. Девушка вскинула подбородок, прислушалась. Посмотрела ожидающе на дам. Те, несколько из них, приникли к окнам… Внизу к воротам замка трусцой, как-то валко держась в седле, подъезжал пышно наряженный молодой человек. - Это юный лорд, ваша светлость, - весело, с приглушенными смехом, доложили женщины. - Как всегда, - едва слышно выдохнула девушка и сосредоточенно принялась шить. А глаза будто потемнели. В зал вошёл высокий, полноватый и добродушный молодой человек. Модной шляпой с круто загнутыми полями отвесил учтивый поклон. Поправил пояс с явно мешавшей ему шпажонкой. - Позвольте мне, Дженет, присесть вот сюда на лавку. Я в эту жару совсем замучился трястись в седле, - и он сел напротив девушки, через стол. - Но что заставляет вас, юный лорд, так себя не беречь? – хотя Дженет головы не подымала, в голосе всё же слышалась насмешка. Но юный лорд считал себя солидным обстоятельным человеком и подобных интонаций не понимал: - Вам хорошо известны, прекрасная графиня Марч, мои обстоятельства. Батюшка возложил на меня все заботы. Объезжаю наши обширные угодья. Год выдался благоприятный. Нам сулит славный урожай. Но трудно заставить коттеров спешить с уборкой. Тянут, хотят снять больше хлеба для себя. А нам надо скорей совершить сделку, пока цены не упали. И тогда я приготовлю будущей супруге достойные подарки, - и он попробовал заглянуть девушке в лицо. Дженет вскинула голову. Брови насупились, а в глазах мелькнул гнев. - Никак не выходит у меня этот шов! – она швырнула на стол ткань. Стремительно встала. Поднялся следом и юноша. - Послушайте, лорд! Вы чуть не ежедневно ведёте со мной речь об этом. Вам это не кажется навязчивым? Я объясняла: мне это совсем не интересно. На этой отповеди юноша потупил доброе, глуповато-мягкое и закрасневшее лицо, которое и без того было румяно. Камеристки вновь с пересмешкой зашептались. Дженет строго окинула их взглядом и, умеряя себя, добавила уже тише и возможно теплей: - Я знаю вас. Мы росли на глазах друг у друга. Я вижу: вы становитесь рассудительны и будете заботливым хозяином и мужем. Но поймите же – другого ищет моё сердце. Я желаю сама отыскать своё счастье и добиться его. Я так чувствую. В ответ юноша вздохнул, отдал унылый поклон и, так и не подняв головы, ушёл. - Не слишком ли он обижен, ваша светлость? – вступилась за ушедшего старшая дама. – В нашей глухой стороне совсем нет выбора для подходящей партии. Дженет свысока повела на неё глазом: - Когда-то моему отцу тоже внушали подобное. Да, а почему вы больше не поете? – и вновь подошла к окну. Замерла, глядя вдаль. Камеристка, поджавшая было губы, вынужденно повела опять: «Беглянка несётся на белом коне, А рыцарь – на сером за ней. В руке его – меч, на поясе – рог, И оба торопят коней. Назад оглянулся и слушает он, Что слышится в поле глухом. Там слышится топот и ржанье коней – Семь рыцарей скачут верхом». - Глядите! Глядите! Всадники! – сбила вдруг Дженет пение вскриком – вдоль опушки мчалась кавалькада. И тут молоденькая служанка, что сидела на скамеечке у самой двери и одна, не отвлекаясь, пряла, сучила нить, впервые посмотрела на свою госпожу. Посмотрела с тревогой. А дамы вновь приникли к окнам. - Да это батюшки вашего охота! - Разве? А мне показалось… Нет. Из-за этой дымки ничего ясно не разглядишь, - и Дженет вновь вздохнула. И крепче уперлась тонкими пальцами в стену: - Послушайте? Почему вы никогда не расскажете мне историю нашего Кортенхэмского леса? - Что вы, графиня! – испугались женщины, а молодая дама отвела почему-то глаза. – Это запрещено. Можем только передать всем известное: там нечисто. И горе девушке повстречать в Кортенхэмском лесу рыцаря королевы эльфов. Вы же видите – мы сами избегаем ходить туда. - Да. Они должны быть прекрасны, раз вы так их боитесь, - и лицо Дженет приняло упрямое выражение. Она медленно двинулась от окна к окну, пристукивая кулачком по стене. Будто на прочность её проверяла. Издалека по темным деревянным маршам лестницы, по коридору замка грохотали шаги. Это шёл хозяин, граф Марч – мужчина сильный, решительный. И густая черная борода вполне подчёркивала его пылкий нрав. Граф одевался просто – богатство не подчинило его. Всему на свете он предпочитал удобные охотничьи пледы и шотландский берет с пёрышком. Он стремительно вошёл из полутьмы в зал. Женщины мигом поднялись. Граф пронзительно окинул всех взглядом и обратился к Дженет: - Дочь моя, подойди. Та подступила и привычно склонила голову. Отец поцеловал её в темечко. - Здравствуй, моя красавица. - День добрый, батюшка. Удачно охотились? - Скоро для тебя выделают шкуру великолепного оленя! Не слыхала, как он трубил, когда мы его загоняли? – и чёрные глаза графа воинственно сверкнули. - Батюшка, возьмите меня на охоту. Мне так тут с ними тоскливо, - понизила голос Дженет. Граф довольно рассмеялся. Потрепал дочь ладонью по плечу. - Терпи, юная леди. Терпение закаляет, - но, увидав горечь в её лице, обнадёжил. – Завтра еду к эрлам в горы на крестины. Готовят знатный пир! Вернусь дней через семь. Тогда с охотой решим. А пока - крепись. На дам остаёшься. И наш лорд будет проведывать. Эй?! Где вы, старый друг?! – зычно крикнул. - Иду, иду. Спешу. Я здесь, - отозвался всё из того же притемнённого коридора старческий голос. И следом вошёл добродушный жидковолосый старик. Дженет приветствовала его поклоном, а он поцеловал её в лоб и радостно улыбнулся: - Граф, для меня малышка Дженет - точно солнышко летнее для старых костей. - Ваш сын опять был. Совсем вы его заездили. Жалуется, - не удержалась Дженет и по-девчоночьи съязвила. – С утра до ночи по полям зайцем носится. - Нам времени терять нельзя. Пока живу, должен опыта набраться, на ноги прочно встать. А ему бы всё ещё на одной ножке скакать. - А я думала: вы его рыцарской выправке и выносливости обучаете. - Были когда-то большие войны, было и обучение должное. А сейчас время спокойное. Надо в первую очередь экономии учиться, чтобы жить. Раньше тебя разоряли, а сегодня чаще сам разоряешься. Так-то. - Ладно, старый друг. Пойдём-ка отдохнём, - оборвал этот разговор граф. – Всё равно не столкуетесь. Сами её на геройствах растили. Вот теперь смеётся над нами, лежебоками. И вы, дамы, не обижайтесь. Оберегайте её зорче. И все вновь поклонились уходящему графу. Марч двигался по коридору первым. Приостановился у крайнего в ряду фамильного портрета на стене. С полотна глядела молодая женщина, очень похожая лицом на Дженет. Граф всмотрелся в глаза красавицы, грустно шепнул: - Здравствуй… «Недаром речью одарён ты, сокол быстрокрылый». Помнишь ли там это? И тут же в ответ песню подхватил тихий, как бы ласкающий женский голос: «Снеси письмо, а с ним поклон Моей подруге милой»… Портрет превращается в живое лицо женщины с небесными глазами и тёплой улыбкой. Рама картинная раздвигается, даль углубляется... Женщина чуть отступила, приподняв руку как призывая. От земли вспорхнула птаха, а за спиной открылся холм с небольшим домом, старыми деревьями и чугунной узорчатой оградой. У калитки густо цвёл шиповник и ветер колыхал его белоснежные цветы. - Да, милая Эннет помнила столько песен на нашем старинном речении. Где теперь сыщешь такую? – это догонял графа старый лорд. Портрет при этих словах застыл, принял свой обычный вид. Старик подхватил друга под руку и они свернули в тёмный проход. Лишь слабый голос лорда доносился: - Смотрю на подрастающую Дженет, а всё ярче вспоминается она. Что делать? Старость приближает давнее. А женщина с портрета будто провожала их пристальным взглядом. Мужчины расположились в покоях графа. Марч, на ложе, покрытом медвежьей шкурой, глядел угрюмо в высокий пустой свод и меж тем довершал разговор. Но сейчас, вдали от всех, он не был уже резким решительным человеком, а выглядел, скорее, сомневающимся и глубоко грустным: - Да, двадцати лет как не проходило. Я всё ещё словно молод. Ты всё так же стар. А её нет. Но растёт Дженет. И я опять тревожусь как тогда. Она взяла от нас всё, с чем так тяжело жить. Я обязан беречь её для полной жизни ради памяти Энни. Пусть доберёт всё, что недодала судьба нам. Тогда я оправдаюсь. - Как узнать предопределенное? У всякого своя мера, свой путь. Для кого-то моя жизнь сера. Или я завидую тебе. А некто завидует моим долгим летам. Все хотят получить сверх меры. Редко думают: смогут ли вместить? А надо бы спрашивать: а каков мне ближе по сердцу путь? Вспомни себя, - и старик, устроившись бочком на деревянной кровати, что стояла у противоположной стены, с головой укрылся пледом. Граф глубоко вздохнул и тоже закрыл глаза. Только закрыл – вновь тихо зазвучала знакомая песня, знакомый голос: «Пред старым замком, сокол мой, Садись на дуб соседний. Сиди и пой, когда домой Придет она с обедни»... Глухая ночь. Безлунье. Оттого высокие голубоглазые звезды ещё жарче, полней. И под ними – далекий голос Эннет: «Придет с подругами она – Их двадцать и четыре. Нет счету звездам, а луна Одна в полночном мире». На вершине бугра – молодой Марч со своей любимой. Он стоял на коленях, охватив её ноги, прижавшись к бедру щекой. А за спиной, за деревьями, светился тремя окошками её дом. - Подымись, милый. Выслушай свою Энни, - ей удалось, наконец, поднять его. – Твоё сердце разрывает преданность семье и любовь к простой дворянке с гор. Дочь богатого судовладельца с побережья откроет вам блестящий путь к Эдинбургу, и даже Лондону. А всех стад моих братьев едва даже хватит, чтобы принарядить меня в день вашей свадьбы. И она, охватив ладонями его щеки и жадно всматриваясь, прочла с горечью: «Поуже стели себе И спать приучайся одна: Я еду – мне за морем, Энни, Невеста с приданым нужна»… - Что ж, пусть совершается как принято у людей. Но моей любви это не убьёт. Мы просто разлучимся навеки. Марч, с надломленной осанкой, спускался к своему уже близкому черному замку. Вдруг посреди голого склона к нему выдвинулась фигура – могучий мужчина, закутанный в плащ. Капюшон скрывал лицо. Лишь глаза горели. Марч встал как вкопанный, но мужества не потерял: - Кто ты? Я никогда тебя в наших владениях не встречал. - Странник я. Давно и долго обхожу землю. - Ты знатный воин, - угадал Марч под плащом того воинский доспех и оттопыривающий полу меч. - Да, я знатнее и славней вас. - Я догадался. Ты – Страж границы, - голос графа дрогнул почтением. - Возможно, - сурово ответил воин. – Но уже скоро вы поспешите забыть нас. Тогда наше место заступят Певцы границы. И им по праву воздадут равные нам почести. Пусть в мире всё преходяще, но доблесть не иссякает. Кто желает утвердить жизнь рода, должен укорениться в своей земле всеми сохранёнными силами. Только так прорастают в небесное, вечное. И воин плотнее запахнулся в свой плащ, ступил вбок и растаял, будто его и не было. Граф огляделся. Заметался в темноте, но так никого не отыскал. Только неподалёку наткнулся на одинокий куст орляка. Солнечным утром в церкви горного городка звонили во все колокола, а дорожка, паперть и пол молитвенного дома были усыпаны цветами. Богато одетый и глубоко задумчивый Марч сидел с двумя дружками по бокам и со старым лордом на ближней к алтарю скамье. А за ним целый ряд занимала его важная семья. На противоположной от прохода стороне разместилась с подругами невеста-чернавка в зеленом атласном, с прорезями в рукавах, платье, украшенном радужно играющими бриллиантами. А шею, запястья и густейшие волосы охватывали изящные золотые поделки. Невеста раскраснелась от радости и то и дело нетерпеливо поглядывала на своего будто заснувшего жениха. На весь храм шуршали шелка, посверкивали камни, трепетали, разгоняя духоту, батистовые платки, радостно перешёптывались члены семей. Но громче всех обсуждал событие простой работящий люд, сгрудившийся в притворе да на паперти. И всё это неблагочиние пытался перекрывать высоким чтением псалтири священник у престола. Вдруг откуда-то издалека, из-за дверей и ограды понеслись удивлённые возгласы народа. Всё явственней нарастал звонкий цокот многих копыт по мостовой. Сверху, во всю ширину улицы, стиснутой выстроенными впритык серокаменными домами под крутыми крышами и с выпирающими балками-брусьями, спускалась к храму процессия. Впереди, на удобном бархатном седле с высокой лукой, бочком ехала стройная Энни. Её светло-серая кобылка на все четыре копыта была украшена серебряными подковами, а в расчёсанной прядками гриве позванивали бубенцы. На самой же Эннет – белоснежная верхняя юбка из слепящего шёлка, полотняное, вытканное серебром и с тончайшими кружевами, платье, убранное по лифу жемчугами. А льняные волосы выложены нежно изогнутыми воздушными прядями. И поверху – сплетённый из горных маргариток венчик. По одну сторону красавицы тянулась дюжина статных всадников. По другую – столько же хорошеньких девушек. И все – в бело-голубых небесных тонах, словно с самого неба нисходящие. Они спешились у церкви. Эннет вошла одна и скромно присела на самую заднюю скамью. И всё же внимание переходило с невесты на неё. А она сидела нежная, белолицая, потупившая свои небесные глаза. Священник дочитал, поднял крест. Жестом пригласил Марча подняться. Граф с алой розой в руке встал, развернулся к невесте, что держала белую розу, и тут увидел свою скромную Энни с маргаритками в волосах. Белое свечение, свечение чистоты и свежести исходило от неё, окутывало и не сливалось с ломящимся в двери солнечным потоком. Марч очарованно двинулся мимо стоящей уже Чернавки к своей любимой. Подняв её за ладонь, повел к алтарю. Так и шли они двое в белом сиянии при полной тишине к престолу. В лицах – покой совершенного счастья. Они поравнялись с Чернавкой. Глаза той горели зелёной ненавистью. Только Эннет чуть минула соперницу, та мгновенно выдернула из складки платья иголку и ударила в спину против сердца. На платье выступило кровавое пятнышко. Лицо Энни дрогнуло от боли, но она закусила губу и не выдала себя ничем. Лишь выше вскинула голову. И лицо её вновь просветлело. В глазах же явилась какая-то строгая мысль. Чернавка впилась взглядом в окровавленное остриё, губы беззвучно шептали. Под этим взглядом и шёпотом кровь вспузырилась и свернулась. Чернавка спрятала иголку в платочек. Вдруг сквозь её внешность на миг выступил полупризрачный холодный облик прекрасной дамы с изумрудным венцом-короной. И следом она исчезла вовсе, истаяла. Так же истаяла на глазах вся её свита. Молодые встали у престола перед священником. Толпа от паперти взорвалась радостными кликами. Полетели вверх цветы, горсти пшеницы. На это рассыпанное зерно разбойниками налетали воробьи. И гремела песня: «Недаром речью одарён Ты, сокол быстрокрылый: Снеси письмо, а с ним поклон Моей подруге милой! Легко ты милую мою Отыщешь, сокол ясный. Среди невест в её краю Нет более прекрасной»… Это пение разносилось уже далеко по холму из замка Марчей. Опускались сумерки, и окна ярко светились. И тогда из лесу под густые тени деревьев выступил – сам как тень – бородатый Лесной страж в темно-зелёном кафтане. Поднял свой рог в сторону замка и затрубил с протяжной тоской. Что-то властно-призывное было в этом звуке. Дальний шум веселья не умолк, но тревожная дрожь побежала по ветвям деревьев и кустов к тому светлому окну, у которого стояла Эннет. За столом всё в том же зале среди камеристок Дженет отодвинула шитьё. Размяла уставшие пальцы. Развернула плечи, повыгнулась спиной. Встала и вышла. Неспешно двинулась полутёмным коридором. Сверху с портретов глядели на наследницу гордые воины и их полные достоинства жёны. Девушка на ходу поглаживала пустотелые, в черноватой патине, доспехи вдоль стен, засматривалась в мёртвые прорези шлемов. И грустно читала строки баллады: «Он ростом был, как могучий дуб, Что на голой вершине рос, Когда он плечом поводил, вокруг Разлеталась копна волос. Он в кровавых схватках лупил англичан, За шотландские бился права. Трижды он побеждал их, пока ему Не исполнилось двадцать два. - А нам одни пиры и охоты остались! – приостановилась у портрета матери и как пожаловалась ей. Она вошла в свою светёлку. Села у окна за столом и подпёрла голову кулачками. Засмотрелась на голубовато-зелёный, в дымке, лес. А над ним далеко кружила, кружила одинокая вольная птица. Девушка тихонько напела: «Недаром речью одарён Ты, сокол быстрокрылый: Снеси письмо, а с ним поклон Моей подруге милой»… Вдруг Дженет решительно поднялась. Приоткрыв дверь, громко позвала: - Кэт! Кэт! – а сама нервно заходила по комнате. В светёлку ступила молоденькая служанка, та, что сосредоточенно сидела в зале за пряжей. - Кэт, ответь? Я уже не ребенок! Сколько мне ждать? Терпеть, терпеть, однажды выехать на охоту и вновь бесконечно просить поблажки?! Нет, я сама вольна повелевать собой! Кэт, чем занят батюшка? - Почивают. - Раньше заката, значит, не подымется… Кэт, любишь ли ты меня? - Зачем вы спрашиваете, госпожа? Вы сами знаете, - в ответе девушки прозвучала обида. - Тогда неси ключ от калитки и свой плащ. - Госпожа, милая! Граф снесёт мою головушку! - Кто тебе сказал, что я не сумею защитить тебя? Или не твоя мать кормила нас одним молоком? Или детство не прошло в наших играх? Не думай обо мне плохо, Кэт. Подойди, - и Дженет обняла робеющую девушку. – Ну, ступай теперь. И ничего не бойся. Они пробирались тенистым садом к маленькой, едва приметной калитке в замковой стене. - Так отец когда-то бегал на свидания с моей матушкой, - куталась Дженет в плащ служанки. – Помнишь ты её, Кэт? - Как во сне. - И я – так же… Пятилетняя Дженет под присмотром пожилой няньки окапывала острым совком куст орляка, что на склоне. Устав, распрямилась и засмотрелась на недалекую опушку Кортенхэмского леса. Деревья стояли могучие, в сочной зелени, и золотились под солнцем. - Там хорошо. Я хочу туда, - и девочка направилась с холма. - Нельзя, графинюшка, - поймала её за руку нянька. – Нас накажут. - Почему всегда нельзя! – топнула та ногой. В глазах – слезы. - Поздно уже. Солнышко вот-вот приклонится, - попыталась смягчить её лаской женщина. – Матушке не успеете покойной ночи пожелать. Идём скорей, ваша светлость. Матушка заждались, - она медленно уводила её к замку. Мать, обложенная подушками, сидела на своём ложе под светящимся голубым пологом. Она исхудала и побледнела. Одни глаза были прежними, но и в них – застарелая боль. Против неё висело на стене большое Распятие. Муж и дочь, притихшие, рядом. - Скоро доставят знающего лекаря. Он из-за моря и знает средства от многих недугов, - исстрадавшийся граф целовал, гладил руку жены. - Не стоит, милый. Никто не в силах помочь. Я одна должна искупить цену отвоёванного счастья… Да, всё в жизни имеет свою отмеренную цену, - Эннет притянула к себе дочь. Поцеловала в головку. - Никто не должен унывать, - и она благословила-перекрестила ребенка. – Дженет, я жду тебя утром. Не теряй времени. Ты должна учить мои золотошвейные секреты и помнить наши песни. Ну-ка, напой из любимой. Девочка тонко затянула под грустный перегляд родителей. Те смотрели друг на друга как смотрят, прощаясь навсегда. «Для друга прядь моих кудрей Возьми, о сокол ясный. Я шлю кольцо с руки моей И встретиться согласна. Пусть ждёт в четвертой из церквей Шотландии прекрасной»! На этом пении в сгустившихся сумерках выступил под тени деревьев Лесной страж. Вскинул свой рог… Дженет допела. Родители улыбнулись. И тут властно, призывно загудел рог. Но ни дочь, ни отец не слышали его, всё так же ровно стояли около Эннет. И только мать, вслушиваясь, вскинула голову, выпрямилась в постели. Лицо стало строгим. И боль сосредоточилась в нём. Она впилась взглядом в Распятие, широко перекрестилась: - Пора молиться… Придите утром, раньше. Утром Дженет робко вошла в покой матери. Солнце било сквозь светящийся голубой полог. За окном заливались птицы. Врывался ветерок, легко колыхал ткани. - Как прекрасен день, - улыбнулась мать дочери. Помогла сесть у себя на высоком ложе. И, поглаживая Дженет по волосам, завела разговор: - Улыбнись, моя радость. Моя болезнь не должна угнетать. Пусть она останется только со мной. А тебе я должна оставить несколько слов. Жаль, ты мала. Но времени нет. Постарайся запомнить хоть что-то, хоть по-своему. Да, жизнь бывает тяжела. Но вопреки всему, каждый день, каждый миг может стать счастливым, если сохранишь неосквернённый взгляд. Вся радость, все краски мира будут твоими слугами. Ты научишься видеть и сама выражать собой подаренную красоту. Она разлита всюду, в любой мелочи: в свободном порыве этого ветра, в беседе родниковых струй... Но без доброго самоотверженного сердечка ею не напиться. Пей, пока чиста. Спеши. С годами открывается обратная сторона мира. Добру противостоит зло, красоте – безобразие. Их бывает не просто различить… На окно села птаха. С любопытством уставилась на женщину, словно прислушиваясь. А мать, устав, опустилась на подушки. Загляделась на Распятие. Но беседы не оставляла: - Ты столкнешься с обманом. Только бесконечная верность любви помогает открыть его… Птаха принялась чистить пёрышки. Стала смотреть вниз во двор, откуда заслышался, приближаясь, медленный перестук колёс: глухой, тяжёлый. А голос матери всё звучал. Правда, уже отдаляясь: - Но с чем бы ты не встретилась – не пугайся, не страшись. Лишь серые приниженные души спешат укрыться от испытаний злом… Птаха вспорхнула к небу. А из ворот замка выехали погребальные дроги. Слуги вели лошадей под уздцы. Дамы и братья Энни, те, кто был с нею в день свадьбы – чуть впереди по бокам. Позади у самых дрог – отец и дочь. Все – пешком, с горящими свечами. А день - всё такой же прекрасный, напоённый солнцем. - …Они знают о себе, что не выдержат их и придумывают хитроумные, приятные убежища, - всё звучит отдаленно напутствие матери. Дроги медленно поднимаются по дороге в горы, пока утёсы не скрывают процессию от глаз. - …Но каждый всё равно, помимо своей воли, проходит эти испытания. И выстаивает не сильнейший, не премудрый или осторожный. Выстаивает верный. Гроб опускают в могилу в ограде той церкви, где венчались Марч и Эннет. Всё тот же священник, отец, дочь бросают вниз комья земли. Рабочие начинают заступами зарывать яму. А у изголовья могилы – чуть склоненный к ней богатый куст шиповника с пышными белыми цветами. Пока Кэт отпирала калитку, Дженет ждала, откинувшись головой к стене и задумчиво глядя в землю. Наконец, неподатливая дверца распахнулась. Девушки постояли немного. - Не страшись за меня, Кэт. Время испытать себя. Мне даже задорно, - и графиня глянула на солнце. А то уже перевалило к вечеру: - На закате выходи встречать. Я стукну трижды. Если граф подымется раньше, ответишь: у меня от зноя закружилась голова. - Храни вас Бог и мои молитвы. А мне всё же так боязно, - простилась с госпожой служанка. Дженет сбегала привольным холмом. На половине дороги к лесу высился одинокий старый куст орляка с привязанной к ветке густо-красной, цвета запекшейся крови, лентой. Девушка задержалась у него. Дотягиваясь, расправила спутавшуюся ленту. А сама от души читала: «Я знаю, тьма подступает ко мне, Ибо рана моя глубока; Возьми своих воинов и схорони Меня под кустом орляка. Зарой меня под кустом орляка, Но без почестей, без похорон, Чтоб никто из людей, никогда не узнал, Где шотландский вождь погребён»... И она заспешила дальше. А строки всё звучали, а склон оставался просторен и пуст. «А бой не стихал, и крошились щиты, И рассвет занимался вдали. И много лихих англичан-храбрецов До рассвета во тьму ушли». Наконец, она добралась до запретной опушки. И, уже радостная, осмотрелась. Вошла, как нырнула, под раскидистые деревья. Вокруг щебетали и перепархивали птицы. На полянах встречали прекрасные цветы. И вся долго стесняемая живость, непосредственность нахлынули, пролились счастливым пением. И свободно зазвенел её нежный голос: «Над быстрой речкой верный Том Прилёг с дороги отдохнуть. Глядит: красавица верхом К воде по склону держит путь. Зелёный шёлк – её наряд, А сверху плащ красней огня, И колокольчики звенят На прядках гривы у коня»... Медленно переходила девушка от дерева к дереву, любовалась высоким бело-голубым небом сквозь узорчатые кроны могучих дубов. Плащ она сняла и держала на согнутой руке, а сама оставалась в богато расшитом светлом платье. Сама – словно оживший чудесный цветок. «Её чудесной красотой, Как солнцем, Том был ослеплён. Хвала Марии Пресвятой! – Склоняясь ниц, воскликнул он. Твои хвалы мне не нужны, Меня Марией не зовут. Я – королева той страны, Где эльфы вольные живут». И тут она заметила невдалеке пьющего белого жеребца под седлом, на луке которого сидел сокол. Конь выгнул ухо, поднял голову и долго, совсем по-человечески, глядел на неё. Слышно было, как с губ его звонко падали в родниковый ручей капли. Дженет осмотрелась вновь: вокруг явно никого больше не было. Даже конь ушел за кусты – только ветки качались. И она, притихшая, с возвращённой настороженностью, двинулась дальше. И набрела на поляну с белыми лилиями. Цветы были крупны и необычайно чисты, и Дженет сорвала один. Вдыхая пряный аромат, прикрыла глаза. Вдруг из-за толстого ствола бука на поляну выступил красавец-юноша в старинном, тесно облегающем бархатном камзоле и с мечом на боку – словно с тех портретов из замка сошёл. Был он высок и гибок как лоза. Густые локоны плавно огибали стройное лицо. Он появился за спиной Дженет, и потому голос его оказался для неё неожидан: - Кто позволил тебе сорвать лилию в этих владениях? Она вздрогнула, но справилась с невольным испугом и, выгнув плечи, развернулась отвечая: - Где хочу, там и рву цветы. Кто ты такой, чтобы запрещать мне? Юноша, увидав её тонкое горделивое лицо, замер. Не сводя глаз, ответил тихим изменившимся голосом: - Я пошутил, о, прекрасная леди. Рви, сколько захочешь… Нет. Я сам соберу для тебя букет. Он заступил за ствол. Вскоре вновь появился с охапкой пышных алых роз. Протянул изумлённой Дженет. Спросил нежно: - Как прикажешь мне тебя называть? - Дженет. - Прекрасная Дженет! – выдохнул он. И словно порыв ветра пробежал. Закачались головки цветов. А в глазах юноши зажёгся восторг. - Кто ты, юноша? – засмотрелась на него девушка. И в её небесных глазах появилось то же самое выражение: - Неужели, рыцарь зелёной страны королевы эльфов? Ты – наваждение? Юноша приложил палец к губам: - Говори тише. Ей могут донести о нашей встрече. А имя мое – Тэмлэйн. И я такой же человек. - Но чего ты боишься? – удивилась Дженет. – Здесь никого нет. Да, я слышала много остережений. Меня из-за этого страха долго держали взаперти. Но я никогда не доверяю молве. Я хочу во всем убедиться сама. И теперь я вижу свою правоту: её Величество должны быть великолепны и великодушны, если их окружают такие рыцари! - Увы, тебе всего лишь мнится. Не будь горда, - погрустнел юноша. – А её страна здесь всюду, но недоступна простому глазу. Ты не видишь. Вижу я. Одни мы можем проникать туда и выходить к вам. А королева.., - и он вновь заозирался. – Да, я один из её рыцарей. Из той страны, где всегда тепло, где не заходит солнце. Там правят вечная молодость и красота. Но мне от этого не легче. Обещай, прекрасная Дженет: ты скоро придешь ещё. Я должен успеть открыть свою историю, и, может быть, спасти тебя, - в голосе его засквозила тревога. – А сейчас мне нельзя оставаться дольше. Я вынужден спешить к королеве. Она привязана ко мне, ревнива и надолго не отпускает. Дженет глубоко и строго задумалась. - Да, я обещаю. Я приду, Тэмлэйн, чего бы это мне ни стоило, - в глазах, голосе девушки - твёрдая решимость. В ответ он улыбнулся благодарно, заступил за ствол старого бука и исчез. Дженет, окунув лицо в букет, постояла немного. Обошла, присматриваясь, вокруг дерева и побрела, очарованная, к опушке. Верная Кэт стерегла у калитки и на стук тут же отворила. - Что-нибудь видали? – вгляделась жадно. Дженет вынула из-под плаща букет. - Вы встретили их! – в испуге поднесла пальцы к вискам служанка. А та обняла её, успокаивая. Прижалась. - Ах, разве можно вынести столько?! Это счастье? – и слезы сами покатились из глаз. Сны о Шотландии (сценарий). Часть 2. | |
| Просмотров: 1431 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |